Энтони обожал эту атмосферу. Однажды вечером, несколько лет назад, кто-то показал ему легендарного тореро Игнасио Санчеса Мехиаса, человека уже зрелых лет и выдающихся достоинств. Энтони было знакомо это имя; знал он также, что он не только знаменитый тореро, но и большой интеллектуал и талантливый поэт. Вскоре после этой случайной встречи Энтони узнал о гибели тореро на арене. Федерико Гарсиа Лорка посвятил ему стихи, а Энтони, на которого гибель тореро произвела неизгладимое впечатление, перевел их на английский язык - весьма скрупулезно с точки зрения грамматики, но крайне бездарно с точки зрения великой поэзии.
Эти воспоминания и мысли о собственном простодушии вызвали у него смех, при виде которого сосед по бару произнес:
- Это так смешно?
- Простите?
- Вы ведь иностранец, не так ли?
- Да, сеньор.
- И судя по всему, находите происходящее забавным.
- Простите, не понимаю, о чем вы. Я смеялся над воспоминаниями, которые не имеют ничего общего с настоящим.
Пока Энтони извинялся, он понял причину недопонимания. За его спиной жарко и яростно спорили две группы посетителей. Поначалу он решил, что это обычный разговор о корриде, но на сей раз причиной стычки были не быки. Одна группа спорщиков, меньшая из двух, состояла из совсем еще юнцов, хорошо одетых, откормленных и привлекательных. Вторая - из типов грубых, мастеровых и рабочих, судя по нарядам - кепкам и платкам в горошек на шее.
Конфликт уже достиг стадии оскорблений. Рабочие кричали: "Фашисты!", на что те отвечали: "Красные!". И обоюдно обзывали друг друга козлами. Однако ничто не указывало, что от слов они перейдут к действиям. И те, и другие прикинули силы противника и в результате этих вычислений решили не выходить за пределы бранных слов. Тут один из юнцов потянулся рукой к карману. Один из его товарищей, заметив это движение, остановил его, что-то ему сказал и стал двигаться к выходу. Остальные последовали за ним, не поворачиваясь спиной к противникам, которые смотрели вызывающе.
- Вы же видите, - сказал сосед Энтони, когда в заведении установилась тишина, - раньше сюда приходили, чтобы поспорить о том, кто лучше - Каганчо или Хитанильо из Трианы... Тореро, понимаете?
- Да, разумеется, я большой любитель корриды.
- Нет, хотя теперь вы мне симпатичны. Матео, плесни-ка мне еще красного и этому господину тоже. Давайте же, следующая за ваш счет, и все довольны. Что ж, как я и сказал, так было раньше. А сегодня что Муссолини, что Ленин, что мать родная, что, прости господи, какая-нибудь ваша проклятая идея. Сейчас, как видите, все друг с другом, как кошка с собакой. Пользы от этих задир никакой, но испанцы всегда были горазды подраться, а в нынешнее время и вовсе запросто.
Испанцы обладают тонким слухом, когда речь идет о разговорах, которые их не касаются, и без смущения в них вмешиваются, чтобы высказать свое мнение, ясное и окончательное. Таким образом, через несколько минут возник звучный и нравоучительный спор, в котором несколько завсегдатаев привлекли внимание иностранца, предложив свой неопровержимый диагноз болезней Испании и собственное простое решение. Арбитрами были в основном рабочие, но хватало и клерков, ремесленников, торговцев и репортеров, объединенных общей страстью к быкам, которая сметала все социальные барьеры.
Те молодые люди, которые зашли в забегаловку некоторое время назад, были фалангистами. Они явно нарывались на драку, но мирный вид публики и аполитичный характер заведения лишил их куража. Как объяснили Энтони, фалангисты были немногочисленны, главным образом юнцы, и потому безрассудные и легкомысленные; поскольку их партия плохо выступила на последних выборах, они решили устроить беспорядки, затевая уличные потасовки, особенно в Мадриде, хотя временами социалисты и анархисты как следует их колотили.
В последнее время столкновения ужесточились и нередко заканчивались ранениями и даже смертями. Фалангисты, как сказал кто-то, были из господ, маменькины сынки, а хуже всего то, что папаши мало того, что давали им деньги, но еще и пистолеты. Вот так и вышло, что этим самым утром кучка парней в синих рубашках оказалась на социалистическом митинге и обстреляла трибуну с ораторами. Прежде чем присутствующие оправились от шока, нападавшие сбежали в автомобиле. И если бы прямо в это мгновение, продолжал завсегдатай трактира, сюда зашел бы кто-нибудь похожий на капиталиста или, еще того хуже, священника, то его бы на куски изрубили. Эта справедливая расплата ждет всех грешников, заключил он.
Проблема в том, сказал другой, что уже не осталось ни праведников, ни грешников. Легко обвинять фалангистов во всех грехах, но не нужно забывать, кто удобрил почву - диверсии, забастовки и саботаж, поджоги церквей и монастырей, бомбы и динамит, не говоря уж о совершенно определенных заявлениях о том, в чем была цель всех этих действий, а именно, в уничтожении государства, института семьи и отмене частной собственности. И всё это с молчаливого или трусливого согласия властей. С этой точки зрения, не стоило удивляться, что некоторые слои общества решили принять меры, чтобы их голос услышали или, по меньшей мере, чтобы умереть с оружием в руках.
На дав ему закончить, вмешался мужчина низкого роста в поношенном котелке, назвавшийся Моской и членом профсоюза. По мнению сеньора Моски, корни конфликта лежали в поведении каталонцев. Под видом модернизации административных структур испанского государства каталонцы разрушили единство Испании [4], и теперь вся нация рассыпалась, как стена, которую построили без раствора.
Поскольку каталонцев среди них не было, никто не опроверг этот довод и не указал на сомнительность метафоры, так что сеньор Моска продолжал говорить, что, лишившись чувства принадлежности к общей отчизне, каждый гражданин примкнул к первой же процессии, которая прошла мимо его дома, и каждый вместо того, чтобы видеть в соседе соотечественника, видел в нем врага. Еще до окончания речи ее заглушили крики других посетителей, жаждущих поделиться своим анализом ситуации. Чтобы быть услышанным, сеньор Моска встал на цыпочки и вытянул шею, как только мог, но достиг лишь того, что в результате бурного выражения чувств другим завсегдатаем с него сшибло котелок.
Дискуссия перешла к повышенным тонам, и Энтони, которому официант не забывал подливать вина, вмешался, чтобы выразить свое убеждение в том, что всё можно решить путем диалога и переговоров. Этим он навлек на себя враждебность толпы, поскольку, раз он не поддерживал ничью позицию, все считали, что он на стороне противников. В конце концов рядом с ним оказался какой-то человек, взял его под руку и знаками объяснил, что проводит к выходу. Энтони бросил на прилавок несколько монет и сделал то, чего от него требовал спутник. Когда оба без происшествий миновали барьер из человеческих тел и оказались на улице, незнакомец произнес:
- Не стоит дожидаться, пока вам надают затрещин.
- Думаете, это возможно?
- Возможно. Вы явно человек более высокородный, а раз иностранец, то никто за вас в драку не полезет. Если хотите в этом убедиться, можете вернуться обратно. Мне, как вы понимаете, до лампочки.
- Да, вы правы, и спасибо, что дали мне это понять. Кроме того, уже поздно, и мне пора возвращаться в гостиницу, а не вмешиваться не в свое дело.
Он протянул незнакомому благодетелю руку, а тот, вместо того, чтобы ее пожать, сунул руки в карманы пальто и заявил:
- Слушайте, я вас провожу до дома. На улицах опасно, тем более в такое время. И конечно, я не могу предложить вам никаких гарантий безопасности, но поскольку я местный и к тому же стреляный воробей, то знаю, когда перейти на другую сторону улицы, а когда делать ноги.