Глава 5
Пробуждение вышло не из приятных. Я умудрилась заснуть на полу недалеко от гардероба, рядом плескалась подозрительная лужа. Только завидев брошенную тут же бутылку, сообразила, откуда она взялась. Мысли с трудом сменяли друг друга. Проведенная в неудобной позе ночь дала плоды: затекли шея и левая рука, но еще хуже пришлось голове. Ее словно пилили изнутри. Во рту же поселилась пустыня: всё ссохлось, язык прилип к небу.
Кое-как поднявшись, я принялась массировать холодными пальцами виски. Лучше не становилось, зато ясно, словно со стороны представилась картина: я - пьяная от пары глотков, валяюсь на полу без памяти. Ни дать ни взять - заправская алкашка! И из-за чего, вернее - кого? К мукам телесным тут же добавились и душевные - стыд терзал не хуже неудачного пьянства. Хорошо еще, что никто не видел меня такой. Впрочем, видеть-то теперь стало некому.
- Ничего, - просипела, с трудом разнимая губы. - Бывало и хуже.
Хуже и впрямь бывало. Например, когда в тринадцать лет я попала под машину. Не справилась с тормозами нового скоростного велосипеда и вылетела из парка на проезжую часть. Вот когда было и больно, и обидно, и стыдно - перед бабушкой. Это она подарила мне обновку на день рождения, а потом переживала, что во всем виновата. Сейчас до мелочей вспомнился тот день, когда после операции сознание вернулось ко мне вместе с нывшими ребрами и ледяным затылком. Бабуля - худенькая, слегка сутулая с лицом бледнее моего раза в три, держала меня за руку и плакала. Тогда я тоже разревелась и клялась, что больше никогда ее не расстрою. Быстро же я забыла свои клятвы - и года не прошло, как умудрилась просидеть ночь на крыше девятиэтажки. Опять же - на спор.
Я много что делала, попадаясь на дурацкий крючок «слабо». Кому и что хотела доказать? Одноклассникам ли? Или родителям? Сейчас эта боль притупилась, затянулась в суете уже взрослой жизни, но стоило потрясти память, как она щедро сыпала сценами их скандалов. Тогда казалось - хуже уже не будет, но вскоре выяснилось, что в семьях случаются и разводы. Ради единственной дочки ни мама, ни отец даже не попытались сохранить семью. По крайней мере, так мне виделось. Самое же страшное, что родители разошлись, зажили каждый своей жизнью, но ни в одной из них для меня не нашлось места. Вот и осталась я на попечении бабушки Евдокии - папиной мамы.
Первое время я злилась на нее, бунтовала, как могла: отказывалась есть, прогуливала школу или приходила домой вместо двух часов дня в шесть вечера, когда даже в продленке заканчивались занятия у первоклассников. Приходила, как ни в чем не бывало, и не понимала, почему на кухне так густо пахло лекарствами. Бабушка Дуся же делала вид, что всё нормально, и это злило еще сильнее. Мало того, что маме и папе до меня не было дела, так еще и бабушке оказалось всё равно! И только через месяц, когда классная руководительница отозвала меня в сторонку и отчитала, глаза открылись.
- Что с тобой происходит, Алевтина? - наседала Вера Ивановна. - Была же хорошая девочка, а теперь бабушка только и делает, что в учительской телефоны обрывает - тебя ищет. А потом по городу бегает, как ужаленная. О чем ты хоть думаешь?
После разговора я не сразу пришла в себя. Сначала поднялась обида и на Веру Ивановну, но когда ее слова дошли до разума, я снова ощутила в груди сердце. Живое и теплое. Оно не просто билось, оно стенало, стыдясь моих поступков. В тот день я пришла домой вовремя, сама погрела суп, помыла посуду и села за уроки. Бабушка пришла только к семи, видимо, по привычке искала непутевую внучку. Мы проговорили и проплакали до полночи, после чего я перестала чувствовать себя одинокой и всеми брошенной. Вот только бунтарство в крови осталось. Оно-то и подмывало нет-нет, да и сделать что-то, что остальным «слабо», а мне - раз плюнуть!
За воспоминаниями и мысли потекли живее. Я прибралась в комнате и согрела чайник. Не укрылся от глаз и Василий. Он жался на кухне под столом. Вид у него был помятый, словно он успел чудом выломать форточку и прогуляться ночью по улице, пока я лежала без памяти. Отгадка обнаружилась в раковине. Вчера я так и не дала коту законную вечернюю пайку, равно как не мыла его посуду.
- Вот оно что... - пробормотала, принимаясь за дело. - Ты просто голоден.
- Мяв!
«Еще бы! - кричали желтые глаза. - Кто-то дрых без задних ног, а бедный Васенька сидел впроголодь. Попить - и то не из чего было! Ты же знаешь - я не пью из-под крана. Мог бы, конечно - у тебя он всё равно подтекает, но там столько микробов...»
Я даже на секунду замешкалась - помстилось, уши и впрямь различали ворчанье. Прислушалась: нет - всего лишь урчанье голодного пуза Василевса в тандеме с его же мурчаньем.