Бессмертный гость даже не взглянул на болотника, продолжая сверлить Даринку обжигающим взглядом. Даже под слоем сажи было видно, как мучительно покраснела девушка. Вздохнув, она отвела глаза: кажется, её задор почти иссяк, а Кощей даже и не думал злиться, топать ногами или отказываться от брака с таким неумытым чучелом.
— Но вы разве сами не видите?… — забулькал Мокша.
Кощей пнул его под столом острым носком сапога прямо под колено:
— Вижу. И побольше твоего, мой не к месту квакающий друг. Девица-красавица зело расстаралась. Видать, желала впечатлить меня да позабавить. Так ведь, душа моя?
Он накрыл её руку своей. Даринка, вздрогнув, отдёрнула ладонь и замотала головой.
— Нет, я просто замуж за вас не хочу! У меня другой жених есть. Получше некоторых.
Породистое лицо Кощея помрачнело, глаза злобно сверкнули из-под нависших над глазницами чёрных бровей, и Златка с Василисой дружно закашлялись — это был условленный знак, что сестрица что-то не в меру расстаралась. А ну как теперь Кошей её в лягушку превратит? Он же, как-никак, могущественный чародей.
— Ты меня совсем не знаешь, душа моя. С чего же решила, что твой Ванька лучше? Знаешь, сколько я таких ванек в своей жизни повидал? Все они на словах смелые, а как защитить невесту от… так, глядишь, и нет никого, — он развёл руками и завертел головой на тонкой шее. — Что-то я его здесь не вижу… Никак, струсил парень.
— Я всё равно его одного люблю, — у Даринки уже зуб на зуб не попадал от ужаса, но, сколько бы сёстры ни кашляли, она не унималась. — А тебя не полюблю никогда!
— Стерпится — слюбится, — хмыкнул Кощей, мерно постукивая ногтями по столешнице. — Батюшка твой не возражает, уже, считай, отдал мне тебя. За злато, жемчуга да ткани парчовые.
Неждан Афанасьевич хотел было возразить, но грозный гость щёлкнул пальцами, и отец, захлебнувшись воздухом, не смог издать ни звука.
— Я считаю, это мудрое решение, — голос Кощея стал слащаво-елейным. — Ему же двух других дочек надобно кормить, одевать да замуж выпроваживать. А они далеко не красавицы, насколько я успел заменить. Тут без хорошего приданого не обойтись.
— Ну и что, я вот тоже не красавица, — Даринка шмыгнула носом.
— Это поправимо.
Кощей опять щёлкнул пальцами, и Василиса невольно ахнула, перегнувшись через перила: от её стараний вмиг не осталось и следа. Сажа исчезла, лицо сестры очистилось, будто бы став даже белее, чем прежде, спутанные волосы сами сплелись в тяжёлые косы, украшенные золотыми лентами, на голове появился кокошник с самоцветными каменьями, а роба из ветхой мешковины стала парчовым красным сарафаном, украшенным золотым шитьём и жемчугом. Наряд был достоин царицы.
Даринка уставилась на свои руки (на запястьях мелодично звякнули новенькие браслеты), ахнула и ухватила начищенный до блеска поднос, чтобы поглядеть на своё милое отражение.
— Это… как же?…
Невысказанные слова застряли у неё в горле — притворяться больше не было смысла. Кощей взял её руку в свои и на этот раз не позволил вырваться.
— Батюшка не рассказал тебе самое главное? Коли не пойдёшь за меня, вечная тьма наступит в Дивнозёрье. Никогда больше не встанет солнце, не придёт весна. Сегодня навья ночь — в неё я наибольшую силу имею, поэтому всё будет по-моему. До рассвета осталось четыре часа. Поговорим, душа моя, узнаем друг друга получше, как подобает будущим супругам. А потом я ещё раз спрошу, и ты сама дашь ответ. Смотри, не прогадай — выбирай с умом. От тебя зависит, будут твои родные жить или нет.
Даринка зарыдала в голос, уронив лицо на руки. Побледневший, как смерть, отец гладил её по волосам, приговаривая:
— Доченька, родненькая кровиночка моя, ну, не плачь, не плачь… Стерпится — слюбится.
Мокша хихикал, с упоением продолжая жрать пироги и пить бражку. На его кафтане расплывались свежие масляные пятна. Кощей сплёл руки под подбородком и взирал на всё происходящее с самым довольным видом.
Василиса ударила по перилам кулаком: она больше не могла смотреть, как гости обижают её сестру и как отец ничего не может с этим сделать. Она взбежала вверх по ступеням, громко стуча башмаками по ступеням, влетела в сестрицыны покои и, упав на кровать, дала волю слезам.
«А ведь это всё из-за тебя, — ненавистный внутренний голос пришёл незваным, чтобы терзать её разум. — Подставила сестрицу, опоила Ваньку, расстроила батюшку и всё Дивнозёрье подвела, дурёха. Ни стыда, ни совести у тебя нет».
Кровь стучала в висках, дыхание перехватывало от рыданий, а от вернувшегося полынного привкуса немел язык.