Лис провожал врага мрачным взглядом и думал:
«Коли придётся, до самого конца пойду. Всё что угодно сделаю, только бы избавить матушку от вечных мук. Я же хороший сын, что бы там кто ни говорил».
— Мы ещё посмотрим, кто кого! — зло выдавил царь напоследок, прежде чем поспешно впрыгнуть в вязовое дупло и исчезнуть в золотистом мареве вместе со своими насмерть перепуганными воинами.
— Скатертью дорожка! — напутствовал Кощеевич дивьих недругов, хотя те уже не могли его слышать.
Багряное солнце нырнуло за окоём, и мир окутали густые синие сумерки. На плечо Лиса села птичка-весточка, почистила клюв о ремень кожаной (бывшей Кощеевой) перевязи и вопросительно чирикнула, словно интересуясь, не пора ли ей снова в путь-дорогу.
— Пора, милая, — кивнул ей Лис. — Слушай и запоминай: сегодня мы объявляем войну Дивьему царству. Придём, сперва отвоюем своё, а потом возьмём всё, что захотим. Просто потому что можем!
Птичка чирикнула и нехотя взмыла в воздух. Что поделать: весточки не любят приносить плохие вести. Но ей и не пришлось — Смерть опять решила вмешаться.
Щёлкнула пальцами — раз, и нет птички. В руки Лису упал хлебный мякиш, из которого оная весточка была когда-то слеплена и чарами оживлена.
— Нет, ты не просто лопух, а дурень набитый. «Бери всё, что захочешь взять», пф! Это папка тебя научил, что ли? Помню-помню, его любимая присказка.
— И что с того? Может, и Кощей в чём-то был прав. Не доверять дивьим он меня учил, а я не послушал и вот, как видишь, поплатился, — Лису показался чужим собственный голос.
Раньше его ярость была огненной, а сейчас вдруг обернулась стылым хрустящим льдом. Прежде он винил только Кощея за то, что тот сделал с матушкой, но Ратибор оказался ничуть не лучше. Оба они заслуживали мести.
— Эй, дружок, не гони коней, — Марена тряхнула его за плечи. — Где тот юноша, который давеча говорил, что не допустит новой войны? Что навий народ устал сражаться. Что людям нечего есть. Неужто всех положишь на алтарь своего возмездия?
— Тот юноша был да сплыл, — Кощеевич дёрнул плечом. — Можно считать, что умер. Только что.
— А я слыхала, будто бы он бессмертный.
— Он уже не уверен…
Лис ничуть не приукрашивал. Ему правда казалось, что внутри что-то умерло с концами. Быть может, остатки веры в людей.
— Ну, я его не уводила в свои чертоги. Так что, дружок, успокойся, соберись.
— Да спокоен я, — Лис разминал в руках хлеб, пытаясь вылепить новую птичку, но руки тряслись. В конце концов он сдался и сунул мякиш в карман. — Я одного не понимаю. Вот ты — Смерть. Тебе должно нравиться убивать людей. Так почему ты против войны? Тебе она сулит веселье да раздолье, разве нет?
— Я всего лишь делаю то, что должно.
— Значит, на самом деле тебе не нравится забирать жизни?
— Дружок, это другой мерой мерится. Нравится ли дождю лить? Нравится ли реке течь? Нравится ли осени наступать? Понимаешь?
— Но ты сама предлагала убить Ратибора и его подручных. Ради меня. А не потому, что «так должно».
— Больше этого не повторится, — Смерть поджала губы. — Вопреки тому, что обо мне болтают, я не бессердечна. Но коли даже ты смеешь меня за это осуждать, я умолкаю. Делай что хочешь, княжич. И будь что будет.
— Ну всё, теперь я совсем злое зло, — расхохотался Лис. — На Лысой горе царя ударил, перемирие попрал. Войну вот развязать собираюсь. Ещё и саму Смерть обидел. Точно негодяй Кощеев сын!
— Не наговаривай на себя, — буркнула Марена. — Во-первых, я не обижаюсь на подобные глупости. По правде говоря, не уверена, что способна на это чувство. Во-вторых, тебе нужен был советник — я попыталась им стать. Похоже, вышло неудачно. Значит, каждый должен быть на своём месте.
— И где твоё место?
— О, я-то знаю, где. Лучше спроси себя, где твоё? И чем поможет Василисе новая война? Помнишь, что сказал Май? Ты — вьюн. Так какого духа пёсьего пытаешься избыть свою беду, как дуб? Прёшь напролом, не разбирая пути. Неудивительно, что у тебя нашла коса на камень.
Когда Лис услышал имя Мая, на душе будто бы немного потеплело. Но недостаточно, чтобы холод ушёл.
— Ладно, признаю: я наломал дров и провалил переговоры. И да, сейчас не время для войны. Но что мне делать, Рена? Если я проглочу это оскорбление, царь решит, что я — пустолайка, и ни за что не оставит Навь в покое. Думаешь, я не вижу? Он хуже упыря. Только отвернись — непременно цапнет. А дашь палец, отхватит руку.
— Что делать, тебе скажут настоящие советники. Зря, что ли, их завёл?
— Да чёрт с ними, с советниками. Что бы сделала ты на моём месте?