— Какой хороший мальчик, — улыбнулся Май.
— Ой, я так смеялся тогда! Думал, мальчишка в неё втюрился.
— Если так, это нам будет только на руку. Свяжись с Энхэ, княже. Нам понадобится свой человек в Диви, чтобы выманить царя из Светелграда.
Княжич кивнул:
— После завтрака отправлю птичку-весточку. К вечеру долетит.
Энхэ ни разу не подводил их. За полтора десятка лет, проведённых в Дивьем царстве, навий соглядатай дослужился до сотника и был у Ратибора на хорошем счету.
— Нет, отправь сейчас.
— Ишь прицепился, репей! — проворчал Лис, но перечить не стал.
Вытащил из сундука солому, скрутил пташку и оживил заклинанием.
— Слушай и запоминай. — Весточка подняла головку, глянула внимательными глазками-бусинками, и княжич, изменив голос до высокого девичьего, выдал: — Завтра на закате навести меня, красавчик.
Это была условная фраза. Энхэ поймёт, что надо выехать за стены Светелграда, чтобы не попасть под защитные чары Лады, а потом они свяжутся с помощью навьего зеркала. Если же птичку перехватят, то решат, что послание отправила влюблённая девица.
Птичка вспорхнула с ладони, вылетела из шатра и вскоре превратилась в точку в воспалённом небе. «Какая странная заря…» — подумал Лис. А мгновение спустя понял: нет, не заря. Над заснеженной степью полыхал пожар. Кажется, где-то в той стороне милях в трёх-четырёх находилось мирное навье стойбище?
— Проклятье! — Май вскочил на ноги, пошатнулся, но устоял.
В глазах советника загорелось торжество, но Лис на эти трюки не купился:
— Оставайся в лагере. Это приказ.
— Но я уже могу без трости! Позволь, княже!
— Следи за Весьмиром, чтобы не натворил чего-нибудь исподтишка. — Лис на ходу натягивал сапоги. — Я сам разберусь.
Глава седьмая Запах беды
Глупая надежда мелькнула, терзая сердце, — и пропала. Всего на миг Яромиру показалось, что это пришёл прежний Горностай — живой и здоровый.
— Радмила, нет! — крикнул он, но было поздно. Сестра уже шагнула к покойнику с улыбкой на устах. А Яромир запоздало понял: она же не знает, что Горностайка мёртв! А он не предупредил, ох, дурак! Но ничто не предвещало, что друг восстанет из могилы. Его ещё не хоронили даже…
Мертвяк, хищно улыбаясь, сгрёб Радмилу в объятия и приставил к её горлу острый коготь — весь в земле.
— Здравствуй, Северница.
В неровном свете луны Радмила наконец разглядела его раны, торчащие кости и пятна разложения на коже. Она не изменилась в лице, только побледнела:
— А тебе, как я вижу, здравия желать поздно. Мне очень жаль, Горностай.
— А уж мне-то как жаль! — Мертвяк скривился, будто собирался заплакать.
— Отпусти её, — сказал Яромир спокойно, но настойчиво. Он надеялся, что былые привычки сработают, и Горностай выполнит приказ своего командира, но ошибся.
— И не подумаю. — Землистый палец описывал круги по белоснежной шее, и Радмила брезгливо оттопырила нижнюю губу.
— Зачем ты пришёл? — Яромир наставил остриё клинка на бывшего друга.
Ударить будет легко. Надо лишь убедить себя, что это уже не Горностай, а злая сила в его обличье.
— Свататься.
Такого ответа от мертвяка Яромир не ждал, даже меч в руке дрогнул.
— Что-о?!
— Что слышал. — Когда-то звонкий голос весельчака Горностайки после смерти стал сварливым, как у старого деда. — Дельце, вишь, осталось неоконченное. Думал: как споймаем Кощеича, наберусь храбрости да попрошу у старшого руки его сестрицы.
— А меня ты спросил?! — возмутилась Радмила.
Яромир видел, что её пальцы сжались на серебряной монете — той самой, которую она вытащила из кошеля, чтобы бросить жребий. Теперь он видел, что край монеты был заточен. Яромир поймал взгляд сестры и мотнул головой: не вздумай. Слишком опасно. Вспорет острый коготь нежную кожу, просочится скверна в кровь — и всё. Верная смерть, если не хуже. Почему одни из могил встают, а другие нет — одним чародеям ведомо.
Но разве бурю-Северницу упредишь взглядом?…
— Я сама решаю, за кого мне замуж идти!
Мертвяк озадаченно перевёл взгляд с Яромира на Радмилу, но в следующее мгновение улыбнулся:
— Так даже лучше. Пойдёшь за меня, душа моя?
— Но ты же умер. Мёртвые не женятся. — Лицо Радмилы казалось окаменевшим: ни один мускул не дрогнул.
— Вам, живым, неведомо, что за гранью творится. А я хочу — и женюсь, — усмехнулся Горностайка. — Не зря же в песнях поётся: любовь побеждает всё. Ради тебя я сражался, с твоим именем на устах умер, значит, и в посмертии не оставлю. Потому что люблю тебя больше жизни. Сама Курносая прониклась — посвататься отпустила.