Кулаки Дзина затряслись.
— Я и правда хотел, чтобы на этот раз она провалилась.
— Сэмпай...
Обычно спокойное лицо Дзина сейчас исказилось от боли. Теперь Сората знал, что Дзин до сих пор подавлял свои чувства.
— Я не понимаю людей, которые радуются чужому успеху.
Сказав это, Дзин посмотрел вверх и натянуто улыбнулся.
— Прости. Я лишь хотел сказать, что понимаю тебя.
— Я…
— Не беспокойся об этом. Масиро или Мисаки всё равно не догадаются.
— Прости...
— За что?
Дзин громко рассмеялся и принялся трепать Сорате волосы.
— Как насчёт рамена по дороге домой? Я угощаю.
— Это… Сиина в порядке?
Дзин попытался уйти с детской площадки, ничего не ответив.
— Возможно, глупо сейчас беспокоиться об этом.
Это правда, что он хотел бы увидеть счастливое лицо Масиро, если бы она выиграла. Он думал, что она сможет посмеяться хотя бы про себя. Сората хотел бы увидеть это.
— Короче, забей. Пускай они противоположные, но это твои истинные чувства. Не так-то оно просто... разобраться в них.
Сората не мог полностью согласиться, но благодаря Дзину он почувствовал себя намного лучше.
Часть 4
Масиро в итоге так и не вышла в ту ночь из комнаты. Она заперлась и не издавала ни малейшего звука. Даже когда в последний день семестра Сората пошёл к ней, чтобы разбудить, она ничего ему не ответила.
У него не осталось иного выбора, кроме как оставить её и выйти из Сакурасо.
Первый раз с тех пор, как появилась Масиро, он шёл в школу один, поэтому ему казалось, что он забыл нечто важное.
После церемонии окончания семестра одноклассники Сораты потащили его в караоке. Вот только настроения у него не было, так что он ушёл через полчаса. Он решил подольше побродить, потому пошёл до Сакурасо окольными путями.
Когда вернулся, было чуть больше трёх часов, так что солнце всё ещё сильно палило.
Пока он снимал обувь и вытирал пот, к нему подбежала Мисаки, одетая в мини-юбку и кофточку.
— Эй, эй, Масирон так и не вышла из своей комнаты.
— Хоть ты и говоришь такое, я…
— Но Кохай-кун в ответе за Масирон!
Если бы он мог что-то сделать, то это что-то уже бы сделал.
Вот только сделать он ничего не мог, потому не пытался.
— Если она запрётся и не будет есть, то может умереть! Масиро слишком худая и слабая!
— Ладно, — ответил Сората и поднялся по лестнице, не переодеваясь.
Мисаки решила проявить тактичность и не последовала за ним.
Дверь Масиро казалась Сорате неприветливой.
Рука, которая почти постучала, остановилась.
Рот, который почти открылся, замер.
Что он должен сказать? Как он должен сказать? Даже напрягая весь мозг, Сората не смог придумать никаких дельных слов. Нечего было говорить. Он не мог ничего придумать.
Масиро молчала, узнав результаты.
Но она точно расстроилась. Он жертвовала ради этого сном. Наверняка она уверилась в победе. Во время танабаты она сказала, что может сделать это своими силами.
А, точно. Вот почему она расстроилась. Точно расстроилась.
Чем больше работаешь над чем-то, тем больнее, когда терпишь неудачу. Потраченное время, старания и высокие ожидания разом уйдут в никуда, если работа провалится.
Состязаться имеют право только те, кто готов пойти на большой риск. Тот, кто думает прежде всего о провале и боится обжечься, кто боится правды, кто отказывается узнать пределы своих сил, кто думает об этом, как о пустой трате времени, не сможет стоять в одних рядах с Масиро.
Если выполнил работу наспех, то можно этим себя оправдать. Сиина Масиро отказалась от такого спасительного пути, потому винить могла лишь себя. Она знала, что есть шанс неудачи, но всё равно боролась за приз.
Если выкладываешься на полную, это не гарантирует награду. В то же время, чем больше людей, которые стараются изо всех сил, тем больше появляется достойных конкурентов для Масиро.
Таким вот был мир.
Люди не могли победить, взявшись за руки.
Номер один мог быть только один.
Сторонний наблюдатель вроде Сораты ничего не мог сказать. А что может сказать зритель? Он не мог натянуть понимающее лицо и посочувствовать, с его стороны вышло бы глупо. «Безобразный» — такое слово идеально подошло бы для его описания, сделай он так.
Ничего не поделаешь, раз она старалась изо всех сил.
Можешь попробовать ещё раз.
Всё в порядке, всегда есть следующий раз.
Не может такого быть, чтобы подобные заявления помогли Масиро. Никогда.
Масиро это уже знала. Ей никто не говорил, она сама знала это лучше всех. Знала, почему становится так больно, а также знала цену этой боли. Она не откровенничала с Соратой. Всё, включая память о неудачах, принадлежало Масиро.