Мисаки недавно ушла принимать ванну.
А когда выйдет, предстоит важный разговор. О том, что он думает поступать в Осакский университет искусств. О том, что в случае успеха уедет в Осаку один. О том, что на четыре года уйдёт с головой в учёбу, чтобы научиться писать сценарии. А ещё без утайки расскажет Мисаки о своих чувствах…
Когда Дзин привёл мысли в порядок, в дверь постучали.
Взяв себя в руки, он приподнялся.
— Да?
Никто, кроме Мисаки, постучаться не мог.
Но при этом никто не ответил. Хотя обычно она бы влетела в комнату без спроса.
Подумав о неладном, Дзин пошёл к двери, а та внезапно распахнулась.
Тут же подскочил пульс. Глаза ослепли от белизны кожи.
Перед ним, свесив голову, стояла Мисаки. Она только что вылезла из ванны, потому с волос капала вода.
— Дура, ты чего…
Дзин оборвал фразу на полуслове.
Мисаки прыгнула ему на грудь.
Растерявшись от внезапной атаки, он не смог нормально поймать девушку, и та повалила его на пол.
Руки Дзина в попытке поддержать её соскользнули с влажной спины на талию. И тогда банное полотенце упало с тела.
Ощущение липкой кожи словно разъело Дзина изнутри. Их ноги переплелись, а вымахавшая женская грудь упёрлась в его.
Яснее ясного, Мисаки лежала на нём. Он чувствовал её вес. И тот давил на него не просто физически. А как ещё, когда на тебя кто-то наваливается. Тепло её тела прекрасно передавалось сквозь тонкую футболку. Медленно, но верно… его сердце слетало с катушек.
Кровь во всём теле мгновенно вскипела. Казалось, из головы пошёл пар. Перед глазами всё залилось красным и замерцало.
— …
— …
Молчание стало тяжким грузом.
Думая, как всё плохо, Дзин заговорил:
— Дура, чего ты творишь?!
Каким-то образом он выдавил из себя фразу, которую не смог договорить ранее.
Если он не будет говорить, не сможет сохранить рассудок.
— Ужасная шутка, Мисаки.
— Я серьёзно.
Пряча лицо, она потёрлась о его грудь лбом.
— Говоришь, серьёзно? Ты хоть понимаешь, что делаешь?
— Понимаю.
Спокойный голос Мисаки был пропитан умиротворением.
— Да не понимаешь.
— Уж понимаю!
На этот раз неприкрытые эмоции заполонили собой всю комнату.
— Ты…
Приподняв голову, Мисаки заглянула в глаза Дзину. Её длинные ресницы болезненно дрожали.
— Я хочу именно таких с тобой отношений.
— Да что ты…
— Я люблю тебя, Дзин… люблю только тебя.
— …
Мисаки вперилась в него взглядом.
— Такое я могу делать только с тобой.
— …
От блестящей, неподдельной чистоты её глаз Дзин отвернуться не посмел.
— И о таком не шутят!
— Мисаки…
Не получалось болтать, как обычно. Но говорить надо было. Нужно было рассказать.
— Говорю…
— Мисаки. Я…
— …
— Я люблю тебя.
— Дзин?
Словно от неверия, голос Мисаки прозвучал в каком-то смысле равнодушным.
— Я как ты. Люблю одну лишь тебя.
— Правда? Это правда?
— Ага.
На серьёзном лице Мисаки промелькнул свет.
— Тогда возьми меня…
— Не могу.
— Почему?!
— Если буду тебя лапать, всю испорчу.
— Ничего. Тебе можно.
— Нет, нельзя.
— Можно!
— Я решил, что нельзя.
— Почему?!
— Подожди… четыре года.
— Не понимаю… я тебя не понимаю.
— …
— Если любишь, почему нельзя?!
Причина всё-таки была.
— Мне тоже нужно тебе кое-что сказать.
— Что?
— После окончания Суйко я думаю пойти в Осакский универ.
Мисаки достойно выдержала его откровение и не отвела взгляда.
— Буду в одиночку четыре года учить сценарное дело.
— Знаю.
— Ясно.
В ответе Мисаки Дзин не почуял удивления. Ведь предполагал, что она в курсе.
У него в комнате валялись где попало решебники для экзаменов, да и Сорате, Хаухау и Соитиро он рассказывал. Тихиро тоже знала. Даже родители. Слухи дошли аж до старшей сестры Мисаки — Фууки.
— Я слышала, как ты болтал с Фуукой-тян во время фестиваля.
— Ясно.
— Но это неважно. Я каждый день буду ездить к тебе на синкансене.
— Нет. Не годится. Я не то имел в виду, говоря про Осакский универ.
Дзин глубоко задышал, пытаясь привести в норму чувства и голос.
— А что не так? Что-то со мной?! Я тебя совсем не понимаю!