— Вы очень снисходительны. Думаю, это и есть гибкость.
— Если мне такое говорят, то за десять лет я всё-таки сумел стать приличным человеком.
— …
— Как по мне, хуже всего — когда не можешь решить.
— Решить…
— Выбрать что-то из двух. Найти компромисс. Или выбрать всё. Обдумать хорошенько, что я хочу сделать, а что должен, и набраться в конце концов решимости.
— Решимости?..
— Ага. Ещё надо с этой важной штукой определиться, и не потеряешься. Иначе не сможешь принять никакого решения, тебя унесёт течением и прибьёт к какому-нибудь берегу. Если повезёт и приплывёшь куда надо, мало какого опыта получишь, а если не повезёт, так и вовсе будешь рыдать у разбитого корыта.
Слова Кадзуки глубоко проникали в душу Сораты, потому что за ними стоял личный опыт.
— Только не пойми неправильно. Я не говорю, что не надо волноваться. Скорее наоборот, думаю, лучше хорошенько поволноваться, когда время позволяет. Это важно. Хоть и тяжко приходится, но надо волноваться. Нет таких людей, которые стали взрослыми, ни о чём не беспокоясь. Чем больше убегаешь, тем потом страшнее.
Разулыбавшись, Кадзуки поднёс ко рту кофе.
— Я решил.
Он дал знак глазами, чтобы Сората продолжил.
— Сейчас я сосредоточусь на подготовке к собранию.
— Тогда с этого момента за дело.
Кивнув, Кадзуки переключился на рабочий режим.
Подготовка, которую Кадзуки начал в три часа дня, продлилась до семи вечера.
Содержание плана удалось привести в какой-никакой вид, но, чтобы снизить затраты, они отказались от нескольких задумок, плюс понадобились идеи, чем это компенсировать. Хотя утомлённые мозги Сораты ещё могли поддерживать дискуссию, Кадзуки сказал, что выходит у них скудно, и было решено оставить это на самостоятельную проработку Сорате на последнюю оставшуюся неделю.
Затем Кадзуки угостил Сорату ужином, и они вернулись в 9 часов к станции перед университетом.
Как и ожидалось, после долгого обсуждения навалилась усталость. Голова не соображала, а тело держалось на честном слове. Без ужина Сората бы и вовсе свалился.
Дождавшись, когда откроются двери электрички, он последовал за мужчиной в деловом костюме и вышел на платформу.
Там он направился к контролю билетов.
И тут из вагона спереди появился хорошо знакомый человек, волосы у которого были собраны сзади в аккуратный хвост.
— Аояма.
Услышав позади своё имя, Нанами немного дёрнулась от испуга и обернулась, взмахнув хвостом. А когда встретилась взглядом с Соратой, тут же успокоилась.
— О как, Канда-кун?
— Разочарована?
Нанами, проигнорировав его высказывание, продолжила:
— Ты тоже домой?
— Угу.
— Одним поездом, да?
Сората догнал её, и дальше они пошли рядом.
Но Нанами, словно что-то заметив, держалась на небольшом расстоянии.
— Я тебе что-то сделал?
— Я… вспотела на уроках, — в каком-то смысле недовольно заявила Нанами.
— Да мне как-то без разницы… — сказал Сората и обратил внимание на запах: от Нанами шёл освежающий цитрусовый аромат.
— Хорошо пахнет, чего ты?
— Ч-что ты там ляпнул?!
— Сладковато-кислый запах, приятно.
Нанами отдалилась ещё. Можно сказать, даже пустилась в бег.
— Эй! По-подожди!
— Не подходи, извращенец! — жестоко крикнула она.
Держась на расстоянии от Сораты, Нанами прошла турникет.
Когда они дошли до торгового квартала, Нанами прекратила убегать, но не подпускала к себе ближе чем на три метра.
Держась на странной дистанции друг от друга, они пошли по освещённой фонарями улице Красных кирпичей через торговый квартал, который после конца рабочего дня выглядел заброшенным. В небе висела круглая луна, заливавшая землю мягким светом.
— Слушай… Тут неспокойно, давай пойдём рядом?
— А не будешь всяку нисенитныцу нести?
— Не буду.
— Тогда ладно, — нехотя сказала Нанами, перейдя на стандартный японский, и подошла поближе.
— Сегодня закончились уроки в спецшколе, да?
— Да, сегодня всё.
— Два года?
— Ага.
Так много времени уже прошло.
— Два года?
— Зачем два раза говоришь?