— М-мне тоже… будет неприятно, наверное. Так просто это не переживу, — вслед за Масиро пробурчала нечто непонятное Нанами.
— При нашем раскладе неприятно будет, походу, мне…
И тут прозвучал звонок, оповещая о начале классного часа.
Часть 3
— И как вообще понимать «после уроков»? Это во сколько конкретно?
Его слова растворились в воздухе.
Сората, сидя на лавочке на крыше, задавал вопросы облакам, которые неспешно плыли по голубому небу. Но тонкое весеннее облако, которое по форме напоминало Хоккайдо, ничего не ответило.
За неимением другого выбора Сорате оставалось думать самому.
Незнакомка могла иметь в виду «где-то в четыре часа дня». Или «в пять». Или вообще ночью, когда спать пора.
Сората ждал уже полчаса. Он сделал, как попросили в утреннем письме из шкафчика, и пришёл на крышу. Вот только «виновник торжества» не объявился. И не похоже, что скоро объявится.
Когда прошло ещё полчаса, закономерно возник единственный вывод:
— Наверное, чья-то шутка.
Даже если так, то и ладно. Пускай Сората, получается, зря весь день был на нервах, но раз никто не пришёл, то можно вздохнуть с облегчением.
Сората не представлял, что за человек мог прислать ему письмо, да ещё и сунуть в шкафчик, потому вместо радости испытал скорее растерянность. К тому же о Сорате уже кое-кто думал. Хотя сейчас он держал мысли о них в узде, если кто-то другой вклинится в его жизнь, история получит слишком крутой поворот, а к этому парень не был готов.
Когда часы на мобильнике показали ровно четыре, Сората поднялся со скамейки.
— Пойду-ка я домой, — сказал сам себе Сората, потеряв терпение.
Повесив сумку на плечо, он открыл дверь с крыши на лестницу. И как только он это сделал, наружу вывалились, образовав маленькую стонущую кучу-малу, Иори и Фукая Сихо.
За ними стояла, замерев, Масиро, её дёргала за руку Нанами, которая выглядела так, словно пыталась поскорее утащить её прочь.
— Вы чего тут делаете?
— Полевые исследования, — первой ответила Масиро. В её фразе не было ни тени нерешительности, словно она говорила о чём-то обыденном.
— А ты подумала, можно или нельзя?!
— Это не полевые исследования.
— Да уже поздно отнекиваться!
— В-всё не так, Канда-кун…
Нанами растерянно прятала от него взгляд.
— Что не так?
— Не… не так.
Ещё бы. Как ещё назвать их поведение, если не подглядыванием.
— Ладно, а почему тут Иори и Фукая-сан?
Сората подал руки упавшим Иори и Сихо, помогая им подняться.
— Я краем уха услышал, что Сората-сэмпай получил любовное письмо.
Парень поглядел на Масиро и Нанами, а те сделали вид, будто не понимают, о чем речь.
— Ради собственных будущих побед я решил выжечь в памяти образ смелого сэмпая!
— Уж прости. Не оправдал твоих ожиданий.
Чувствуя, как от двойного разочарования в нём — его собственного и кохая — у него опускаются руки, Сората перевёл взгляд на Сихо.
— Я с самого утра беспокоилась за Сиину-сан: она себя странно вела.
— Сиина? Правда? — спросил он у той.
— Странного у меня не бывает.
— Точно. Ты всегда странная.
— Ничего подобного. Она бесцельно смотрела в окно, заторможенно ела баумкухен и молча рисовала картину.
— А разве… Сиина не всегда такая?
— Что? Ну не знаю. Она отличалась. Правда-правда! Все с художки заволновались. Казалось, её что-то тревожит.
— Тревожит… да?
Похоже, Сиина беспокоилась об исходе встречи на крыше. Утром она ещё сказала, что ей будет неприятно, если Сората начнёт встречаться с автором письма. Парень не знал, радоваться ему или нет…
— Сихо, не говори странные вещи.
— Так-так, Сиина-сан стесняется?
— Я вовсе не стесняюсь.
Масиро в несвойственной для себя манере потупилась.
— Ах, беда! У меня индивидуальная беседа! Простите, я пойду!
Сихо в панике бросилась к лестнице — косы слегка подпрыгивали в такт шагам — и вскоре пропала из виду.
— Ну и шумная…
— Зато дойки у неё просто огромные.
Иори с довольной физиономией сжал кулаки. Наверняка ощутил спиной прелести Сихо, когда та навалилась на него сверху.
— Иори.
— Что?
— Думаю, такие мысли перед девушками выражать не стоит. Если, конечно, ещё хочешь завести миленькую подружку и начать «розовую школьную жизнь».
Масиро вела себя как обычно, но вот Нанами всем своим видом будто говорила: «Такое недопустимо!»