— А давай поцелуемся?
Не походило на то, что она играла. Нанами говорила от лица самой себя. Так Сората почувствовал.
Он хотел отшутиться, но не вышло. Потому что взгляд Нанами, устремлённый прямо на него, был совершенно серьёзен.
Казалось, звуки вокруг пропали. Слышалось лишь биение собственного сердца. Нет, звучал ещё один. Звук сердца Нанами.
Девушка с едва влажными глазами чуть приблизилась к парню.
— А-Аояма, успокойся! Может, и полезно для отыгрыша, но это уже слишком!
Сората, придя в чувства, схватил Нанами за плечи и отодвинул от себя, одновременно отвернувшись. Он бы не выдержал и дальше смотреть в лицо Нанами, ведь мог утонуть в её глазах. Лучше смотреть на ночной пейзаж и взять себя в руки, говорил он себе, боясь, что его взгляд выдаст потаённые мысли, которые он сам до конца не осознавал. Сердце бешено колотилось.
— Прости, Канда-кун. Кажется, я перестаралась, — лёгким тоном выдала Нанами, будто переводя всё в шутку.
— Блин, не смешно, вообще…
Сората и Нанами сделали вид, что поняли друг друга: она позволила себе непростительную дружескую шутку.
— Прости. Я правда извиняюсь. Посмотри на меня.
Сората всё ещё глядел наружу, а сердце наконец начало успокаиваться. Жалуясь, он повернулся к Нанами.
— Аояма, какого фи…
Но договорить не смог.
Рот Сорате заткнуло что-то мягкое.
Губы Нанами.
Перед носом оказалось лицо девушки, которая прикрыла глаза, а её руки крепко вцепились ему в грудь.
Продлилось это недолго, секунд пять или шесть. Но тело говорило, что времени прошло намного больше — минимум минута.
Они не заметили, как кабинка колеса обозрения пересекла вершину.
Руки Нанами надавили Сорате на грудь, и затем ощущение от прикосновения пропало.
— Никакая это не шутка. Может, и для репетиции, но не шутка… — вяло проговорила Нанами, пересев на противоположное сиденье.
Они оба замолчали и забыли, как дышать. Настолько стало тихо.
Тишину первой нарушила Нанами.
— Канда-кун, я…
Она окончательно вернулась к стандартному японскому.
— …
— Я решила, что когда пройду это прослушивание и закончу первую стадию, то уйду из Сакурасо.
— Что?
Для Сораты, который и так не мог ни единой мысли связать воедино, её слова стали добивающим ударом.
— Акасака-кун раньше ведь говорил? Я живу в Сакурасо не потому, что хочу. Но по-моему, всё же хочу. Я поняла это и потому решила, что должна уйти. Как бы это сказать. Сакурасо стало местом, которое меня изнежило.
— …
— Я уже сказала учителю. Чтобы сделать шаг вперёд, я должна покинуть Сакурасо.
— …
— Потому времени у меня осталось немного.
Изумлённый до глубины души Сората уставился в лицо Нанами, которая любовалась ночным пейзажем. «И правда красиво», — прошептала она, а он лишь молча глядел на неё.
Глава 4. Мысли его, её и её
Часть 1
За два года до нынешнего разговора с Нанами… Тогда с поступления в Суйко прошло всего четыре с половиной месяца.
— Канда-кун.
Сората хорошо помнил, как услышал своё имя, произнесённое с незнакомым акцентом.
— Чего?
Он частенько слышал кансайский диалект у юмориста по телевизору, но чтобы в реальной жизни кто-то его использовал — с таким столкнулся впервые. Потому стало как-то не по себе.
— Э-э-э…
— Мы в одном классе, я — Аояма Нанами.
— А, Аояма-сан, да? Знаю-знаю, — притворился Сората, но Нанами его раскусила.
— Не похоже, что знаешь.
В то время они лишь обменивались короткими фразами. Например, про журнал дежурств. Долгих бесед не вели и, уж, тем более, не дружили.
В следующий раз они поговорили уже через два месяца, в конце весны — начале лета, когда Сората подобрал возле школьных ворот брошеную белую кошку Хикари. Он поднял картонную коробку и заявил, что отнесёт её в общежитие.
— Канда-кун.
К тому времени Нанами уже говорила как все окружающие — без акцента.
— Э-э-э… Аомори-сан?
— Это самая северная точка Хонсю. А я — твоя одноклассница Аояма Нанами.
— Да, Аояма.
— Не думала, что ты до сих пор не запомнил.
— Нет, запомнил, просто вылетело из головы.