— Ладно, попробуем ещё раз!
— Слышь!
— Что-о?!
Вопли Сораты и Нанами прозвучали одновременно.
— Путь искусства суров! Поняли? Хорошо, поехали~! — хлопнула в ладоши Мисаки.
Комната мгновенно погрузилась в тишину, а нервы натянулись, как струны.
Все ждали речи Сораты, не оставляя ему выбора. Его актёрская игра никуда не годилась, но Нанами выпал отличный шанс… Сората хотел сделать что-нибудь, что хоть как-то ей поможет. Набираясь решимости, он вдумался в сказанное Мисаки. Попробовал представить, как он изображает эмоции.
Простые чувства. Такие, как любовь…
— «О чём ты вдруг… захотела поговорить?..»
По степени странности прозвучало ещё хуже, чем в прошлый раз.
— «Н-н-н-ну, кое о чём важном…»
Даже Нанами жутко заикалась.
— «…»
— «Все-все-всегда… хотела сказать кое-что!»
Нанами, что совсем на неё не походило, сорвалась на фальцет.
— Так, стоп! Даже Нанамин косячит!
— Ми-Ми-Мисаки-сэмпай, а нечего говорить: «Признайся сама»! — едва не плача, возмутилась всё ещё красная Нанами.
— Это необходимая суровая тренировка.
Упершая руки в бока Мисаки сама себе кивнула.
— Сорате и Нанами, похоже, весело.
А вот Масиро с виду скучала.
— Я бы тоже хотел стоять в сторонке и отпускать такие комментарии!
— …
— Сиина? Ты злишься?
— Вовсе нет.
Но всё же в её взгляде чувствовалось недовольство.
И тут в Сакурасо вернулся ещё один жилец.
— Как раз вовремя. Все собрались.
С этими словами на кухню заглянула учительница, которая жила вместе со всеми в Сакурасо и выполняла обязанности коменданта: Сэнгоку Тихиро. Сейчас ей было двадцать девять лет и двадцать семь месяцев… Если говорить нормально, то тридцать один год.
Кстати говоря, собрались не все. Рюноске торчал у себя в комнате, но Сората не решился о нём напомнить. Ведь от актёрских упражнений у него внутри всё скрутило… Нанами, чувствуя то же самое, отвернулась, стоило им встретиться взглядами. А Масиро продолжала злиться в своём стиле.
Тихиро оценила сложную атмосферу в столовой и спросила:
— Чего, вы поругались?
— Н-нет! — тут же отвергла Нанами.
— Ладно. Давайте пожёстче.
— Аояма же сказала, что нет!
— А ты, Канда, можешь корчиться в агонии.
— Чего это?!
— Когда я вижу, как ты испускаешь дух, мне прям на душе радостно становится.
Лучше бы он не спрашивал…
— Не радуйтесь бедам учеников!
— Ещё чего.
— Вы ещё и отказались!
— Канда, есть два типа людей.
— Ну и какие?
— Первые переживают из-за проблем других. Вторые получают от них удовольствие. Я отношусь к последним.
— Нормальные люди причислили бы себя к первым!
— Забей, Кохай-кун!
— На то, что мы внезапно подняли важный философский вопрос?
— Кто это там?!
Мисаки резко выбросила вперёд руку, указав пальцем на паренька с будто сонными глазами, стоявшего за спиной Тихиро. Его силуэт уже какое-то время маячил на заднем плане, но Сората только теперь обратил на него внимание.
Приятное лицо располагало к себе еще не ушедшей детскостью. И вообще, мальчик со своими курчавыми, словно после беспокойного сна, волосами, выглядел весьма живописно. А ещё он носил большие наушники, при этом кого-то сильно напоминая. В его фигуре чувствовалась невинность, а на новой, с иголочки, школьной форме не было ни единой складки.
— А, это? Он решил с сегодняшнего дня жить в Сакурасо. Первогодка.
— Что? — удивлённо выдохнул Сората, услышав неожиданное заявление.
— В день церемонии поступления — и в Сакурасо?! Говорили же, что здание будут сносить, зачем тогда подселять?
— У взрослых так заведено: использовать вещи нужно до тех пор, пока разрешается.
— Э-э-э…
— Ну же, представься.
Мальчик, которого Тихиро подтолкнула в спину, сделал шаг вперёд.
— Я новенький в Суйко, Химемия Иори.
Фамилия прозвучала знакомо.
— Химемия? То есть…
Такая нечасто встречается.
— Ты братец Хаухау?!
И опять Мисаки рассекла воздух пальцем.
— Точно, я младший брат выпустившейся в прошлом году Химемии Саори. Я тоже поступил на музыкальное направление.
Сорате показалось, что лицо Иори на миг помрачнело. Но через мгновение оно приняло первоначальный сонный вид, и Сората решил, что ему показалось.
— Э-э-э, я третьегодка Канда Сората, это — Сиина Масиро с художественного направления.
Масиро низко поклонилась.
— Я тоже третьегодка, меня зовут Аояма Нанами.
— Значит, Канда-сэмпай, Сиина-сэмпай и Аояма-сэмпай?
— А это бывший жилец Сакурасо, а теперь соседка… выпустившаяся в марте Митака Мисаки-сан, да?
— Здорóво, Оририн!
Мисаки схватила Иори за руки и принялась их бешено трясти.
— З-здрасте. Я немного слышал о вас от сестры.
От пылких приветствий Мисаки мальчик немного оторопел.
— Ну, сэнсэй. И что он такого сделал… что в день церемонии его сделали изгоем?
Они ещё не услышали самое главное.
— Сразу после церемонии поступления он принёс в учительскую заявление о смене направления.
— Смене направления?
— На общее? — добавила к вопросу Сораты Нанами.
Тихиро нехотя кивнула. Масиро оценивала Иори прозрачным взглядом, который не выдавал никаких её мыслей. Мальчик, испытав на себе её безэмоциональный напор, чувствовал себя не в своей тарелке.
— Но зачем резко менять? Тем более конкурс высокий, просто так не поступить.
На направления искусств, в том числе музыкальное, в Суйко набирали до жути мало людей, всего по десять. Узкая щёлка, непросто протиснуться. Каждый год на одно место претендовали десять человек, а часто и двадцать.
— Спасибо, что спросили. Я… я больше не хочу играть на пианино! — пылко заявил Иори, сжав кулак и зачем-то подняв его к потолку.
Подумав, что тот куда-то указывает, Сората поднял взгляд, но увидел только люминесцентную лампу и потолочные доски.
— Молодость бывает лишь однажды. А я что?! Я этого не понимал и все три года в средней школе каждый день только и делал, что упражнялся. Упражнялся и упражнялся без конца, как белка в колесе. Весной не видел зелёного цвета, только чёрный и белый на клавишах пианино. Я сыт ими по горло!
— Разве не хорошо, что ты так усердно занимался пианино?
— Ничего хорошего! Одноклассники после уроков веселились, «хи-хи», да «ха-ха», а мне и вспомнить нечего кроме пианино. По-вашему, это не жестоко? По-моему, да! Раньше я глупо верил чьей-то фразе: «Если будешь играть на пианино, тебя признают», — и старался изо всех сил, но это было враньём. Я живое тому подтверждение. Меня не признаю́т! Какая уж тут ошибка?!
— Вундеркинд… — сказала Нанами отстранённо.
О чём думала Масиро, было непонятно. Возможно, если прямо её спросить, она заявит, что хочет съесть баумкухен.
— Э-э-э, ну, в общем… Химемия-кун, и что ты будешь делать, если переведёшься на общее? — вынужденно поинтересовался Сората.
— Займусь любовью, — совершенно сумасбродно ответил мальчик.
— …
— Хочу любви! — громко повторил он.
— Нет, мы тебя хорошо слышали, можно не повторять.