«Бар Хэрригэна» лез из кожи вон, чтобы походить на настоящий ирландский бар, что на Третьей Авеню в Нью-Йорке. В результате получился псевдоирландский бар в Калузе, штат Флорида. Неважно, что там были и бронзовые перила, и сиденья из черной кожи, и полированное красное дерево, резные зеркала и официанты в зеленых жокейках и с зелеными манжетами. Но все это — чистая подделка, такая же, как Санта-Клаус, звонящий в колокольчик в торговых рядах Южного Дикси.
Маркхэм сказал Мэтью, что, сидя в баре, смотрел телевизор и выпил всего одну порцию мартини, до того как отправился домой без двадцати или без четверти двенадцать. Уоррен показал фото трем барменшам. Все они были в таких же жокейских кепочках и в рубашках с зелеными манжетами, но вместо черных брюк на них были короткие красные юбочки и красные сапожки на шпильках — вероятно, в честь праздника. Никто из них не запомнил Маркхэма тем ноябрьским или другим вечером. Одна из них заметила, что Маркхэм очень симпатичный, ее вообще тянет в блондинам. Разочарованный, Уоррен начал опрашивать посетителей у стойки. И ему, кажется, наконец-то повезло, когда одна из женщин, взглянув на фото, сказала:
— Да, конечно.
— Вы узнали его? — спросил он, волнуясь.
— Несомненно, — ответила женщина, — он сидел справа от меня. Заказал мартини с двумя оливками.
Карлтон Барнэби Маркхэм говорил Мэтью, что заказал порцию очень сухого мартини с двумя оливками.
Уоррен придвинулся к ней вплотную. Это было нетрудно сделать, так как она весила не менее двухсот фунтов и как бы переполняла место, которое занимала. На ней были синие брюки в обтяжку и синяя футболка с надписью на груди: «Толстый — значит красивый». Ее ноги в шлепанцах сложены крест-накрест; волосы соломенного цвета, свободно свисая на одно ухо, были с другой стороны забраны назад и скреплены за ухом бледно-голубой декоративной заколкой. В этом же ухе болталась большая серьга с фальшивыми бриллиантами. Уоррен решил, что ей далеко за сорок. С толстыми людьми разговаривать иногда бывает довольно затруднительно.
— Это было двадцатого ноября, — сказал он, — вечером в четверг.
— Верно, двадцатого, — подтвердила женщина, — в четверг вечером.
— Между десятью и одиннадцатью.
— Да, именно в это время он и зашел, — кивнула она, взяла свой стакан и, сделав изрядный глоток, поставила на место и икнула.
— Он разговаривал с вами? — спросил Уоррен.
— He-а. Только выпил свое мартини с двумя оливками, посмотрел «ящик», заплатил и ушел.
— Во сколько примерно?
— Что «во сколько»?
— Вышел во сколько?
— У меня часов нету, — сказала женщина, показывая голое запястье.
— А откуда вы знаете, когда он пришел?
— Тогда они у меня были, — ответила женщина, — пришлось заложить их, чтобы сделать рождественские покупки. — В подтверждение своих слов она показала на стоящий у ее ног пакет.
— Вы уверены, что это был тот самый мужчина? — Уоррен еще раз показал ей фотографию.
— Конечно, — ответила она, — но женщины с ним не было. Он был один, как мороженое.
— Как что?
— Как мороженое.
Уоррен вздохнул. В это время одна из женщин в зеленой кепочке, поймав его взгляд, покрутила пальцем у виска, подавая ему международный знак, что у его собеседницы не все дома.
— У него не было пятен на одежде? — спросил Уоррен.
— Пятен?
— Да.
— Каких пятен?
— Это вы мне скажите.
— Не было никаких пятен, — ответила она, — он зашел такой красивый, чистый и аккуратный, заказал себе мартини, очень сухое, с двумя оливками.
Женщина поманила рукой ту барменшу, которая показала Уоррену, что она с приветом.
— Еще стаканчик вот этого, пожалуйста.
— Это уже третий, Ханна, — сказала барменша.
— А хотя бы и четвертый, — ответила Ханна.
Барменша пожала плечами и подала ей наполненный стакан.
— Вы помните его? — спросил Уоррен.
— Кого?
— Того человека, который заказал у вас очень сухое мартини с двумя оливками? — продолжал Уоррен, снова вынимая фотографию.
— Нет, не помню, — ответила она.
— Спросите у своих подруг.
— В чем дело? Вы из полиции?
— Да, — ответил Уоррен.
— Что он сделал?
Они всегда хотят это знать. Даже когда им показываешь фотографию жертвы, они спрашивают, что этот человек сотворил.
— Ничего, — ответил Уоррен.
— Ну, конечно, — скептически продолжала барменша, — станете вы расспрашивать о парне, который, возможно, был здесь в ноябре и который ничего не натворил.