— Чамберс, — ответил он, — частный детектив, который помогает мне.
Он помедлил.
Момент настал.
— Он черный, — сказал Мэтью.
— Он хороший?
— Очень, — ответил Мэтью.
Он подумал, стоит ли вообще ей рассказывать, как приятно было вчера целовать Марси Франклин. Он подумал, не рассказать ли ей, что сегодня он подумывал позвонить Марси. Он подумал, действительно ли она употребила слово «ниггеры» в отношении двоих чернокожих ребят, принятых в школу имени Святого Марка. Он подумал, что сам не знает, чего хочет.
— Сьюзен, — произнес он и вздохнул.
— Я не знаю, что я про это думаю.
Моя жена, подумал он. Простите, бывшая жена.
— Мы говорим про Томми, да?
— А о ком еще? Ты-то сам что про это думаешь?
— Ей четырнадцать, — сказал он, — это еще пройдет.
— А если нет?
— Так что?
— Я тебя спрашиваю, Мэтью.
— Очень давно, — произнес он, — это было до того, как я познакомился с тобой, я встречался с темнокожей девушкой по имени Офелия Блэйр. Я тогда был студентом. Она училась в нашей группе. Офелия Блэйр.
— Что, пришел час признания? — спросила Сьюзен.
В голосе резкие нотки. Возможно, она готова к ссоре.
— Умная и красивая девушка. Я встретился с ней только один раз. Много целовал ее, пытался забраться под юбку, говорил ей, что люблю…
— Мэтью, прошу тебя…
— Умолял ее пройти до конца, потому что я никогда не делал этого с темной девушкой.
— Если ты предполагаешь, что Джоанна…
— Я могу закончить?
— Нет, если ты думаешь, что Джоанна и этот парень…
— Это не имеет никакого отношения к Джоанне!
— Тогда зачем ты мне все это рассказываешь? И пожалуйста, называй вещи своими именами. «Забраться под юбку» — что это значит?
— Черт подери! Я был девственником! Я никогда не делал этого и с белой девушкой, ни с кем! Дело в том, что…
— Да, Мэтью, в чем дело?
— Дело в том, что я лишил ее индивидуальности. Для меня она была просто темнокожей девушкой. Для нее самой — Офелией Блэйр. Она больше не встречалась со мной.
— Это конец истории?
— Да, конец.
— Слава Богу. Не смешаешь ли мне мартини?
Он подошел к бару, вытащил бутылку джина «Бифитер» и бутылку вермута, смешал два очень холодных сухих мартини. Она сидела на диване и соображала, куда бы еще повесить украшения.
— Спасибо, — поблагодарила она, принимая стакан. — Веселого Рождества!
— Веселого Рождества, — сказал он, — мы хотим поссориться?
— Я думала, мы уже поссорились, — ответила она, отпивая глоток.
— Я говорю то, что думаю, Сьюзен…
— Я знаю, что ты говоришь. Ты говоришь, что Томас Дэрроу-младший может быть носителем особой индивидуальности.
— Очень особой индивидуальности, судя по рассказам Джоанны.
— Просто замечательно. Особая индивидуальность, которая к тому же оказывается черной.
— А тебя это огорчает?
— Да, огорчает.
— Почему?
— Мэтью, не задавай глупых вопросов. Джоанне четырнадцать лет. Ей не нужны проблемы, которые и взрослым не всегда удается разрешить.
— Некоторые взрослые их разрешают.
— Не сомневаюсь.
— Сьюзен, я должен у тебя кое о чем спросить. Когда ты решила забрать Джоанну из школы Святого Марка… Ты употребила слово «ниггеры» в отношении…
— Я никогда в жизни не употребляла этого слова!
— Даже когда говорила о двоих темнокожих ребятах, принятых…
— Никогда! В чем дело?
— Но Джоанна сказала мне это.
— Она лжет!
— Потом ты сказала, что забираешь Джоанну из школы, потому что она переполнена неполноценными учениками.
— Ну да. Ты посмотри, что происходит! Тебе понравилось бы, если Джоанна…
— Ты имела в виду темнокожих учеников?
— Нет.
— А когда ты мне сказала: «Мы во Флориде». Что ты имела в виду?
— Это что, суд? Тогда я требую адвоката.
— Ты хотела сказать, что во Флориде ученики не считаются полноценными?
— Я не помню этого разговора и не помню, что имела в виду. Если это был наш обычный разговор и мы орали друг на друга…
— Как сейчас, — вставил Мэтью.
— Ты первый начал, — сказала она.
Наступила гнетущая тишина.
— Я собираюсь просить ее перестать встречаться с ним, — продолжала Сьюзен.
— Я не хотел бы, чтобы ты это делала.
— Она не понимает…
— Она счастлива, гораздо счастливее нас…
— А я нет! — выкрикнула Сьюзен. — Сама мысль об этом…
— О чем?
Сьюзен покачала головой.
— Я уверен, что они целовались, — сказал он.
— Замолчи!
Снова тишина.
— Извини, — произнесла она, — но ты говоришь о моей дочери.