— Был на двоих.
— Понятно. Для мистера и миссис Маркхэм?
— Да.
— Понятно, а когда они собирались вернуться?
— Билеты в один конец.
— Обратных не было?
— Не было.
— С открытой датой, может быть?
— Нет, только туда.
— В Мехико-Сити? На первое декабря?
— Да.
— Понятно, — сказал Генри.
— Да, честно говоря, я рада, что вы позвонили, мистер Гордон, я уже было собралась узнать насчет возврата денег по этим чекам. После того, что случилось…
— Да, это убийство…
— Миссис Маркхэм уже никуда не сможет улететь, простите меня, а мистер Маркхэм в тюрьме. Так что же мне делать? Я в растерянности.
— Да, верните деньги, — сказал Генри.
— Я так и думала, — согласилась Джинни, — я сообщу в авиакомпанию и вышлю вам чек на всю сумму. Выписать его на «Прудент Компани»?
— Да, пожалуйста, сделайте это.
— Куда послать чек?
— В ее банк, пожалуйста. На счет «Прудент Компани».
— Я займусь этим в понедельник, — сказала Джинни, — я бы послала чек сегодня, но я сейчас здесь одна.
— В понедельник будет нормально, — сказал Генри, — большое вам спасибо, миссис Холмз.
— Ужасный случай, — произнесла она и повесила трубку.
И верно, ужасно, подумал Генри. Ужасно, что Пруденс Энн Маркхэм планировала скрыться, скорее всего с фильмом, за который он заплатил, да еще прихватить с собой в придачу своего дурака мужа. Какого черта он ее убил? Может, он сам что-то затевал? Избавиться от бабы, заграбастать фильм, удрать с ним в Мексику и загнать там кому-нибудь из местных бандитов? Жизнь — сложная штука, подумал Генри, и правда чаще всего превосходит любой вымысел. Между тем Маркхэм находится в тюрьме, а вот где фильм — одному Богу известно. А не остался ли он в доме? Не получилось ли так, что он за деревьями леса не заметил? Неужели снова лезть в этот дом, резать себе руки? Наверняка существует более легкий способ.
Солнечный свет через открытые венецианские жалюзи падал на разбросанные по столу чеки. Чертовы жалюзи были грязными, ему следовало поискать мотель получше, но он старался не выделяться.
Он еще раз просмотрел чеки.
Генри был абсолютно уверен, что «Тортини Пицца», «Федерал Экспресс», «Репро Саунд Системз», «Франклин Мувинг энд Сторедж», «Палм Дили», «Клэйвен Филм Сэплайз», «7-Элевен», «Флорида Пауэр энд Лайт» и «Дженерал Телефон» не знают ответа на вопрос, что ее болван муж сделал с фильмом.
Оставались Джейк Делани, Джордж Тикнор, Рон Стерлинг, Моузли Джонс-младший, Терренс Блэйр, Элисон Льюис, Бетси Ноулз, Альфред Базилио, Марк Дэвидсон, Филиппа Донелли, Маргарет Диль и студия «Энвил».
Наиболее вероятной ставкой была студия «Энвил».
Он снова взял телефонный справочник.
Воскресным утром, за четыре дня до Рождества, семья Хоупов завтракала на веранде гостиничного комплекса «Айленд Дрим» на Стоун-Крэб-Кей. Стоял солнечный и ясный день, на воде в заливе совсем не было волн. Буфетная стойка украшена гирляндами и сосновыми ветками. Но Флорида есть Флорида. Рождественская елка за стеклянными дверями, ведущими на веранду, все равно не создавала у Мэтью ощущения приближающегося праздника.
Здесь, во Флориде, месяц назад жестоко убили молодую женщину, выходившую из студии на Рэнчер-роуд. В такой день трудно думать о преступлении. Гораздо проще сосредоточиться на яствах, которые предлагал празднично накрытый стол. Предпочтительней слушать разговоры изящно одетых мужчин и женщин, которые пришли сюда прямиком из церкви, чтобы выпить и закусить на солнечной веранде, расположенной не далее пятидесяти футов от залива, ласкающего белый песок пляжа и погруженную в свои мысли девушку в черном бикини, лениво бредущую по песчаной кромке.
Лучше загрузить свою тарелку яйцами-пашот и сосисками, ростбифом и индейкой, жареной фасолью с жаренной по-домашнему картошкой. Лучше, потягивая свою «Кровавую Мэри», начисто забыть о том, что Пруденс Энн Маркхэм была убита, а в убийстве обвиняют ее мужа. И что этот муж — ваш клиент, и что он держался неестественно, когда вы его снова спросили, над каким фильмом работала его жена. Забыть на время. Сейчас воскресенье, двадцать первое декабря, четыре дня до Рождества, и вы сидите здесь, под лучами солнца со всей семьей (вроде этого, потому что с юридической точки зрения она семьей не является), и ваша дочь снова болтает (она делает это непрерывно начиная с пятницы) про Томаса Дэрроу-младшего, ее Томми, свою первую любовь.
— …Даже больше его, а он — шесть футов и два дюйма. Когда я увидела, как он выходит на Томми, у меня едва сердце не выскочило. Томми был на тридцатиярдовой линии с мячом под мышкой и несся, чтобы забить гол, который спасет «Прескотт». Оставалось полминуты до конца, и «Гоут» выигрывал у наших 7:6. И перед ним — чистое поле, вы меня понимаете? И тут, неизвестно откуда, вырастает этот громила и идет прямо на Томми, и я подумала: «О Боже! Да это же паровой каток, он расплющит Томми в лепешку, его потом по частям собирать придется!» Но Томми заметил его краем глаза и сделал этот свой финт, он был похож на тореадора, клянусь, он был такой грациозный, и этот громила шлепнулся прямо своей мордой! Томми промчался через ворота, подпрыгнул и бросил мяч вниз, и это был полный атас, и «Прескотт» победил 12:7, это было жутко классно!
— Вы извините меня, если я отлучусь на минутку? — сказала Сьюзен.
— Я слишком много болтаю? — спросила Джоанна.
— Нет, нет, дорогая, мне нужно в дамскую комнату.
Она сложила свою салфетку возле тарелки, поцеловала Джоанну в макушку, подмигнула Мэтью и решительно направилась к выходу, так что розовая плиссированная юбка раздувалась вокруг ее ног.
Мэтью остался наедине с дочерью.
— Ты говоришь, он живет в Северной Каролине?
— В Чейпл-Хилл, — ответила Джоанна, — пап, попробуй вот это.
Она протянула ему свою вилку. Мэтью попробовал картофельную оладью.
— А что? — спросил он. — Что-нибудь не так?
— Не знаю, мне кажется, у нее какой-то странный привкус. Может быть, я так привыкла к той дряни, которой нас там кормят, что любая нормальная на вкус еда кажется мне странной. Томми говорит, что нашему школьному повару нужно работать в тюрьме: у него хорошо получается казенная еда.
— А сколько ему лет? — спросил Мэтью.
— Томми или повару? — усмехнулась Джоанна.
— Повару, конечно, — ответил Мэтью.
— Томми семнадцать, но он уже в последнем классе. Он очень умный, папочка, председатель дискуссионного клуба, пишет целые колонки в школьную газету, и это — кроме того, что он лучший полузащитник в футбольной команде Прескотта.
— А чем занимается его отец?
— Преподает философию в Университете Северной Каролины. Томми пока не знает, чем займется, он думает, что, возможно, станет врачом, как его мама. Она психиатр. Томми говорит, что вырос, имея с одной стороны Платона, а с другой — Фрейда.
— Как он выглядит?
— Томми или Фрейд?
— Платон, — ответил Мэтью.
— Подожди, — сказала Джоанна, — у него высокие скулы и красивый рот, темные волосы и великолепные карие глаза и, я, кажется, говорила, рост — шесть футов и два дюйма, весит около ста девяноста фунтов, ходит как танцор, и вообще он — просто чудо, вот как он выглядит.
— Я очень хочу с ним познакомиться, — сказал Мэтью.
— Я надеюсь, что ты и мама… Послушай, я не знаю, что с вами происходит, и я действительно не хочу знать, я даже боюсь спрашивать. Но я думаю, что было бы просто прекрасно, если бы вы оба приехали к нам в марте на День родителей и я бы познакомила вас с Томми и его родителями. Это было бы чудесно.
— Я спрошу твою маму, — сказал Мэтью.
— Ты думаешь, это возможно?
— Думаю, что да.
— Это было бы классно. В Университете Северной Каролины тогда будут каникулы, и отец Томми сможет приехать. Это у его мамы будут проблемы — спланировать свой график так, чтобы никто из ее пациентов не подумал, что ему отказывают в приеме. У нее их полно, много черных, конечно, но и белых тоже хватает.
Мэтью посмотрел на нее.
— Томми черный, — сказала она, — разве я не говорила?