«Давай», – мысленно подбодрил его Рауд.
Он затем и пришел сюда в последний день перед отъездом, чтобы почувствовать себя живым – а живые зимой мерзнут…
Но не только за этим.
Деревья расступились, открыв белое поле, по окружности которого торчали из сугробов верхушки увядших камышей. Раньше пруд всегда стоял расчищенным, а лед на нем, гладкий, как зеркало, служил катком.
В Даниш-хузе не было часовни. Но именно тут двадцать лет назад богиня впервые заговорила с Раудом. С тех пор это место стало его личным святилищем.
Он вышел на середину пруда и позвал ее по имени, а потом долго стоял, слушая звонкую морозную тишину.
Богиня не ответила.
Сколько на свете странных зданий, созданных древней магией – а более странного, чем наш храм Свена и Свяны, по-моему, нет. Ни колонн у него, ни куполов, ни барельефов, ни портиков с арками. Даже углов – и тех храму любви и брака не досталось.
Среди снегов и голых деревьев громоздилась исполинская розово-золотая жемчужина в форме боба. Поэты уверяли, что это форма сердца. Но как говорила моя гимназическая учительница ботаники: боб, он и есть боб.
Правда, боб этот был чудесным. Его перламутровая шкурка, в живописных наплывах и морщинах, не выцветала, на ней не оседала пыль, не задерживался снег, не оставалось царапин и сколов. Надписи и рисунки к ней не липли, как и то, что роняют птички с небес.
Окон и дверей у храма тоже не имелось. Вернее, они оставались невидимыми до тех пор, пока их не отворят.
Сейчас на внутреннем изгибе боба зиял проем, в который могли свободно проехать три кареты в ряд. У проема толпился народ, приплясывал от нетерпения жених в распахнутой собачьей шубе.
Звеня бубенцами, подкатила тройка – гривы и хвосты коней заплетены лентами, санный возок обтянут кумачом. Из возка вынули невесту и под руки повели к храму. Лицо ей закрывала вуаль с золотом шитьем, из-под лисьей шубы хвостом тянулся по снегу длинный багряный шлейф. Лепестки роз падали под сафьяновые сапожки, будто капли крови.
Поднялся радостный гвалт, народ повалил в храм. Я соскочила с березы и под прикрытием толпы шмыгнула внутрь, стараясь не попасть гостям под ноги, а служителям храма – на глаза.
За проемом начинался огромный зал, тоже перламутровый, но не розовый, а льдисто-бледный, в молочных переливах. Текучие очертания стен и потолка напоминали своды карстовой пещеры, откуда на нитях-паутинках свисали кусочки цветного стекла. Свет, наполняющий воздух, заставлял их вспыхивать и переливаться.
Я юркнула в нишу у входа и спряталась за статуей Свяны в алом уборе невесты. Подглядывать за церемонией охоты не было. Будто я свадеб не видела! С закрытыми глазами могу рассказать, что там происходит.
Слева стоят полукругом семь статуй Свяны, справа – семь статуй Свена. У дальней стены высится глыба хрусталя – алтарь, перед алтарем – Венчальный Лабиринт, намеченный дорожками из красного янтаря. Сейчас жених и невеста вступят в него с двух сторон, чтобы сойтись в центре и обменяться браслетами. Дорожки засияют, грянут песнопения…
Так и есть! Женский хор – небесные голоса.
Распорядительница поднимет жезл и коснется хрустальной подвески над алтарем. По залу разольется малиновый звон, и его подхватят, закачавшись, кусочки стекла на нитях. От них полетят разноцветные отсветы – и станут бабочками, которые закружатся над гостями.
Только ко мне не надо… Кыш!
Два года назад на Вериной свадьбе мне на плечо опустилась золотая бабочка. Служительница-ули сказала, что в моей судьбе грядут чудесные перемены. Если это они и есть, то благодарю покорно, больше не надо!
Бабочка пощекотала мне нос сияющим крылышком и порхнула прочь.
Вера – это моя подруга. Самая близкая. Она вышла замуж по большой любви и уехала на западное побережье, в Керст.
Вера знала, что я оборотень, и ни капли не боялась. В детстве мы проказничали на пару: я – кошкой, она – человеком.
Вера писала, что неподалеку от них тоже живет оборотень. Живет, не таясь, угощает соседей домашним вином и знает много занимательных историй. Возможно, ему известно и как вытащить из Небыли запертое там человеческое тело.
Но… могу ли я доверять незнакомцу, если меня предал самый родной человек?..
Мама поздно вышла замуж. Тогда ателье свадебной моды еще не было, а была обычная портняжная мастерская, которая принадлежала сестре бабушкиного покойного мужа. Родовой дом Эльсов в деревне сгорел, и бабушка с мамой перебрались к ней в Свеянск. Спустя некоторое время бабушка сошлась с дедом Полканом. А мама осталась. И десять лет работала за кров, еду и теткино обещание отписать ей мастерскую.