Вовремя поняла, что все это приближается, и сумела увернуться от кованого сапога — только миска загрохотала, разметав по полу остатки похлебки.
А мою спасительницу застали врасплох. Косматый бугай с налитой кровью рожей влепил ей такую затрещину, что девочка упала, а он шагнул ближе, собираясь поддать ногой.
Не знаю, как бы я поступила в человеческом теле — этот вопрос пришел мне в голову уже после…
А в тот миг было не до вопросов. В ушах зазвенело от ярости. Я прыгнула краснорожему на брюхо, проехалась когтями по рубахе навыпуск и повисла на том самом месте, которым особо дорожат мужчины — ни секунды не думая о приличиях. Да еще задними лапами прошлась от души по толстым ляжкам.
Бьешь маленьких?
Вот тебе от маленькой кошки, негодяй! Получи!
Бугай заревел, как раненый медведь — такими словами, каких я и от извозчиков не слышала.
Было самое время рвать когти. Но проклятые застряли в грубой шерстяной ткани. Бугай махнул ручищей — у меня звезды из глаз посыпались. Я поняла, что лечу кувырком и сейчас шмякнусь о стену!
В последний момент успела собраться в воздухе. Лапы отбила, приземляясь, но в остальном обошлось.
Медвежий рев прервался женским скандальным визгом. На шум явилась тетка в зеленой клетчатой юбке и кирпичного цвета кофте с оборками, туго натянутой на животе. Как можно такое носить? Ведь не бедная, видно!
Пока бугай объяснял, что "эта тварь переводит харч на эту тварь", девочка поднялась на ноги и, отерев разбитые губы, отворила мне дверь:
— Беги!
Я не заставила себя упрашивать.
— Вилька, куда!.. — взревели за спиной.
Грохнула дверь, но я сдержала прыть, чтобы услышать напоследок: "Я тебя по доброте своей приютила, чай, не чужая кровь, а ты…"
Тихо, по стеночке, я пробралась обратно на главный двор. Там как раз высаживалась из санной кареты компания богатых ездоков. Над широким крыльцом трактира горели фонари в железных клетках, суля уют и тепло. В их сиянии переливались собольи меха вновь прибывших, оживленно звучали приятные мужские голоса, игривым колокольчиком звенел женский смех.
Фасад трактира, фасад жизни. А по другую сторону — грязь, брань, зуботычины, нищая сиротка в руках мерзавцев. И кошка, которую ничего не стоит размазать по стене одним ударом…
Я даже порадовалась, что Льеты не захотели здесь ночевать — потому и лошадей не выпрягли.
Пора было ехать дальше.
И вот тут меня подстерегал неприятный сюрприз.
Кучера Льетов, все трое, собрались у грузовых саней. Жевали табак, сплевывали на снег и обсуждали, какой-такой подлец вскрыл заслонку на возке. Небось, хотел господ обокрасть. Бывают такие воры — щуплые, тщедушные, гибкие, что твой уж. В любую маломальскую дыру пролезут не хуже кошки.
Я отступила в тень чьих-то саней.
Что дальше? Заслонка закрыта и подобраться к ней не удастся, кучер теперь настороже. Искать других попутчиков?
А от дверей трактира уже звенел голосок барышни Агды…
Я юркнула под господскую карету.
Рядом стояли сани, заваленные грудой грубо выделанных шкур. В этих санях, если я верно поняла, ехала прислуга.
Багаж, представьте себе, в крытом возке, а люди — на ветру и морозе. Зато под меховыми покровами.
Слуги, две женщины и двое мужчин, укутанные так, что только глаза видны, как раз приближались.
И я решилась.
Обежала сани, хоронясь за лошадьми, втиснулась под тяжеленную шкуру, забилась в какую-то нишу, должно быть под сидение — жаль, места маловато.
— А на что ты ей такой сдался? — громко и насмешливо говорил женский голос. — К девушке подход надо иметь!
— Подход ей! Много чести, — отозвался мужчина. — Чай, не из господ!
Подошедшие расселись, препираясь и подначивая друг друга. Я оказалась в женской половине саней. Служанки Льетов долго возились, закапываясь под мех и суча ногами в валяных сапогах. Раз меня несильно ткнули в бок, но видно, хозяйка сапога решила, что попала по перегородке.
Стенки саней были обиты войлоком, пол устлан лохматыми коврами. Поверх щедро расстелился край бараньей полости, в которую укуталась одна из моих попутчиц. Я аккуратно прилегла на него грудью, погрузив нос в лохматое и пахучее. А когда дыхание женщины стало тихим и ровным, зарылась в кудлатый ворс всем телом и наконец согрелась достаточно, чтобы задремать.
Во сне было тепло. Во сне было лето. Я лежала на берегу моря, и в лицо мне било солнце, такое горячее, что лоб пекло, словно к нему приставили дно горячего чугунка. Я отодвинулась в тень. Не знаю, что ее отбрасывало. Только что никакой тени не было, она появилась, едва стала нужна. Я пристроила голову на морской валун, гладкий на вид, а на ощупь почему-то шершавый и ворсистый, точно валяная шерсть…