— А вы его вышибалой поставьте или на охрану, — посоветовала Жучка, разбиравшаяся в бизнесе. — Такой приложит — мало не покажется, даром что бестелесный. Но он же одноразовый.
— У меня знакомые ребята-компьютерщики маленько покопались в программе, — хмыкнул Трубач. — Теперь он вполне многоразовый, хоть тупой по-прежнему.
— Ещё можно к рекламе приспособить, — продолжила Жучка, но Антон её перебил:
— Раз я пока не нужен, то я пойду. Скоро шесть.
И ушёл очень быстро.
— Он уже почти два месяца каждый день куда-то исчезает по вечерам, — сказала Ева. — А куда — не говорит.
— Так ты выпытай! — глаза Жучки расширились от любопытства.
— Вот ещё! Я ему в душу не лезу, — пожала плечами Ева.
— Вы — мудрая маленькая женщина, — сказал Трубач. — Противно, когда в душу лезут.
— Вы же её продали дьяволу, — ответила Ева. — Или нет?
Трубач грустно улыбнулся.
— Я бы, может, и продал, — вздохнул он. — Да музыка не терпит тех, у кого нет души. Вы больше не подозреваете меня в краже кошки?
— Не знаю, — сказала Ева. — Наверное, нет. Вы уже не похожи на злодея.
— Тогда я вам сыграю, — и Трубач приложил трубу к губам. Резкая, странная мелодия диссонансом пронизала пустоту ресторанчика, завитками потекла к сцене. Дядя Миша-контрабасист прислушался, поднял одну бровь и подхватил музыку, но не вместе, а рядом, чтобы оттенить соло. Ударник неуверенно стукнул в тарелки, но потом передумал и дал тихий фон — рокот туземных барабанов на конги.
— Да, — пела труба. — Да-да-да… всё не так… почему-то всё не так в жизни. Да… но она всё равно хороша, эта жизнь, особенно когда играет музыка и её слушают души тех, у кого они есть… да-да-да…
— Да, — сказала Ева, когда музыка смолкла. — Извините, что мы на вас подумали.
— Ничего, — улыбнулся Трубач. — Хотите открою тайну? Душу нельзя продать. Наши души никому не нужны, кроме нас. Иногда это даже грустно.
Ева не поняла, что он хотел этим сказать, и ответила:
— До свидания. Нам пора ловить преступника.
— Заходите ещё, — сказал Трубач. — Можно с преступником.
— А что, это идея, — обрадовалась Ева. — Я закажу ему пирожное «Экстаз», и пусть мучается. Это можно приравнять к пожизненной каторге.
И они пошли, забрав нетрезвого василиска. У них была своя дорога, у Трубача — своя.
А в это время…
— Няма, ты молодец, — сказала бабушка африканскому духу. Тот польщённо подтвердил:
— Сама такая.
— Ты нащипал из Муринды шерсти, — пояснила бабушка. — Значит, пока дети где-то гуляют, папа на работе, а мама укладывает Митяя, я могу спокойно применить заклинание поиска со сжиганием шерсти пропавшего животного.
— Ау-ау кис-кис, — подтвердил Няма Бабамба.
Бабушка вытащила клок Муриндиной шерсти из Няминого гнёздышка, закрыла дверь, поставила на кухонный стол зеркало, зажгла газ и начала колдовать:
Зеркало осветилось, и изнутри проступила сцена: сияющий зал, люстры, музыка, дамы в вечерних туалетах, мужчины во фраках…
— Приём в Букингемском дворце, — со знанием дела объяснила бабушка Няме. — Значит, Муринды там точно нет. Ну и что нам это даёт?
— Бурумба пшик, — прокомментировал Няма, сидя на чайнике и болтая ногами.
— Да… где-то ты прав, — признала бабушка. — Именно пшик. Сейчас вторая часть заклинания:
И бросила клок шерсти в синий огонёк плиты. Шерсть вспыхнула, противно запахло палёным. Зеркало осветилось, потом потемнело…
— Бурумба пшик-пшик кудах, — презрительно сказал Няма про бабушкину магию.
— И ничего не пшик, — обиделась бабушка. — Сам ты пшик. Просто там, где сейчас Муринда находится, совершенно темно.