И Пат с ее глубинной женственностью спорила с Эммилу, порой до хрипоты, хотя и признавала, что ее новая подруга во многом права или, вернее, ее мысли созвучны новым выстраданным представлениям Пат о любви и счастье в этом мире.
Эммилу и Стив друг друга недолюбливали: она, зная о многочисленных интрижках шефа Си-Эм-Ти, называла его «сперматозавром» – словом, которым выражалось ее презрение к мужчинам, а он просто подчеркнуто не видел в ней женщины.
Стиву вообще надоела рассчитанная страсть телевизионных дам, которые или не придавали мимолетной постели никакого значения, или, наоборот, все возводили в ранг безумного романа – и то, и другое было одинаково скучно. Даже Пат после возвращения из Ноттингема стала все более откровенно требовать близости и принимала ее жадно, портя, на его вкус, изысканную эротическую игру. Ибо больше в жене его не влекло ничего. Пат стала совершенно самостоятельной, и Стив порой с недоумением смотрел на уверенную в себе и своем деле молодую женщину, не находя в ней и капли сходства ни с той восторженной и наивной англичаночкой, что когда-то переступила порог его кабинета, пряча запачканные чернилами пальцы, ни с той раздавленной горем юной женщиной, чью искаженную беременностью плоть он ежедневно видел. Сегодняшняя Пат была ему неинтересна и даже, пожалуй, чужда. И тогда он понял, что спасти их семью может только ребенок. Его ребенок.
Будучи человеком прямым и ненавидящим всевозможные увертки, Стив решил поговорить с Пат откровенно и, выкроив время, увез ее с работы в прибрежный ресторанчик в Салеме. С удовольствием попробовав все заказанные Стивом рыбные блюда, от столь любимых ею пирожных Пат отказалась.
– С каких пор сласти в такой немилости? – удивился Стив.
– Знаешь… – Пат немного замялась. – Я перебираю в весе уже фунта четыре с половиной. – Стив с удивлением посмотрел на тоненькую, как у девочки, фигурку Пат. – Это все таблетки. – Действительно, все годы после рождения Джанет Пат принимала противозачаточные таблетки, и теперь ее тело чувствовало усталость – даже не столько из-за прибавившегося веса, сколько из-за искусственно заданного внутреннего ритма. – Надо бы перейти на что-то другое.
– Так давай вообще бросим это дело. – Пат даже поперхнулась.
– Ты… Ты предлагаешь мне… Еще раз… Пройти через весь этот кошмар!? – Тело Пат на мгновение закаменело под теплым ласковым шелком. Опять эти изматывающие рвоты, безобразность, несвобода… Несвобода внешняя, а самое ужасное – внутренняя.
– Патти, тысячи женщин считают это счастьем, но даже Бог с ними. Мы с тобой прожили семь лет, ни разу серьезно не поссорившись, у нас одно дело и в постели у нас до сих не было друг к другу претензий, ведь так?
– Так. Но… Ты не любишь меня, Стив. – Ей с трудом удалось выговорить эти слова.
– Неужели до сих пор ты подразумеваешь под любовью – страсти?
– Нет, Стиви, не страсти, а возможность полного самовыражения, раскрытия своих способностей через другого.
– А ребенок, конечно, этому помеха?
– Наверное, да. Он нужен, чтобы еще лучше разобраться в себе, но… у меня уже есть ребенок.
– Зато у меня нет. – По лицу Стива словно пробежало какое-то облачко. – По крайней мере, насколько мне известно. Я очень люблю Джанет, но она вырастет без нас. Почему же ты не хочешь? – В голосе мужа Пат услышала чуть ли не просящие нотки, и ей стало не по себе: Стив – и в роли просителя? Значит, это слишком серьезно для него, всегда он мог требовать, убеждать, в конце концов, уговаривать, но просить?! Ведь она ясно сказала ему! Неужели он, так же как когда-то Мэт, хочет использовать ее в качестве средства для собственного спасения? Вероятно, все эти мысли так явственно отразились на лице Пат, что Стив примирительно накрыл своей сухой теплой ладонью ее маленькую, сжавшуюся в кулак руку.
– Ладно. Считай, что разговор окончен, я все понял. Впрочем, у меня есть и другие планы.
«Мужчины, точно, как маленькие, – мелькнуло в голове у Пат, – если им не дали одну игрушку, они тут же найдут другую».
– Я собираюсь строить новый дом. Не потому, что меня не устраивает наша квартира, просто хочется новой жизни. Место замечательное, неподалеку… Впрочем, мы съездим туда, и я все покажу тебе, а заодно и расскажу одну замечательную историю. Кстати, нет ли у тебя на примете архитектора, который строит из этого нового напряженного бетона, ну, как в Парсипенни?
– Это тот бетон, который может выглядеть как любой другой материал?
– Да, и я предпочел бы гранит.
И, болтая о том о сем, они вышли на берег Делаварского залива. Над водой низко проносились клочковатые облака, заунывно кричали чайки, и Пат вдруг вспомнила, что один раз она уже стояла со Стивом где-то здесь неподалеку, а с океана дул тот же холодный пронизывающий ветер.
– У тебя в машине по-прежнему коньяк и пончо? – улыбнулась Пат, трогая мужа за рукав. – Пойдем, мне холодно.
И, отдаваясь ему на заднем сиденье, Пат испытала какое-то извращенное сладострастие от сознания того, что та растерянная, беременная, ищущая защиты девочка, какой она была семь лет назад, теперь сама владеет этим настоящим мужчиной, будучи вправе дарить и отвергать.
Этот разговор, несмотря на множество студийных проблем, никак не шел у Пат из головы. Разумеется, она ни в коем случае не собиралась рожать еще раз, но от слов Стива на душе остался какой-то осадок, а кроме того, ей очень понравилось то ощущение, которое она испытала с ним после этих дурацких просьб о ребенке. Вернее, ей понравилась его манера интимного общения с нею: тогда Стив был очень открыт и физически щедр.
«Все-таки надо сменить способ контрацепции, – в конце концов решила она. – Поставлю спираль, по крайней мере, она действует механически и не затрагивает весь организм».
И Пат, дождавшись нужного дня, без промедления проделала эту неприятную процедуру, после чего ее некоторая телесная сонность действительно сменилась большей открытостью и усилившимся желанием.
Стив отвечал ей тем же, и как-то, лежа на ковре в столовой, они одновременно признались друг другу что только сейчас переживают свой настоящий медовый месяц. Стив даже перестал беспрерывно улетать в свои командировки по всему свету, переложив большую часть дел на вице-президента, а Пат несколько охладела к Эммилу и старалась бывать дома почаще.
О ребенке Стив больше не заговаривал, но когда он подходил к изголовью ее постели со своим победно стоявшим естеством, которое снизу казалось Пат еще более мощным и торжествующим, она невольно пугалась того, что извергавшееся им семя может однажды нарушить установившуюся в ее жизни гармонию уверенности и независимости. Впрочем, это опасение придавало последующему акту желанную остроту.
Они занимались любовью повсюду, где удавалось: как-то раз Стив умудрился притиснуть ее в аппаратной, словно какую-нибудь молоденькую гримершу. И Пат с радостью замечала, что ее талия становится все тоньше, глаза, оттеняемые голубизной бессонных ночей, блестят все ярче, а мужчины за кофе вздрагивают в ее присутствии так же, как когда-то вздрагивали при виде Брикси Шерс.
Самое удивительное, что работе такая бурная жизнь совершенно не мешала, наоборот: Пат творила чудеса и раскопала для «Чемоданчика» ни на кого не похожую певицу, исполнявшую свои странные песни под аккордеон. Полина Оливерос, уже пятидесятилетняя женщина, никогда не записывала свои мелодии, а сочиняла их вместе со слушателями. Она просто говорила им: «Дайте мне звук, который вам нравится», – каждый предлагал что-то свое, а в результате умелой аранжировки Полины рождались потрясающие вещи. Пат была очарована этой музыкой и текстами Полины – центральной темой которых, как ни странно, было женское равноправие – и уверяла Стива, что все это еще больше приближает ее к пониманию себя. Стив только загадочно улыбался и опять притягивал ее к себе.