– Ничего сегодня не делай, напиши просто, что была на джазе. Люди поймут.
Звоню бабулечке, еще ничего не говорю, а она мне:
– Не трещи. Вчера была на «Рябине» (клуб пенсионеров), нарябинилась. Жертв нет. Черт бы побрал эти новые платья.
Мальчики
Мальчики – они такие. Если за косичку дернул – значит, любит. Если еще портфелем врезал – любит до беспамятства. И тут сразу все становится сложно. То списывать даешь, то фломастером в глаз. А иногда стоишь на переменке с бельевой резинкой на ногах и размышляешь, не проще ли было остаться друзьями? Или на Восьмое марта разглядываешь шикарный набор рыболовных крючков и думаешь, думаешь. Что бы это значило? Вариантов два. Или совсем дебил, или сильная влюбленность завела его в такие ассоциативные дебри, что в процессе выбора подарка к финишу пришел лишь спинной мозг. С другой стороны, в девках засиживаться тоже – люди не поймут. Как-никак десять лет уже. И мама часто повторяет, что я уже кобыла.
В этой связи бабулечка, устроив себе пульт управления Вселенной на балконе, отслеживает с биноклем все мои передвижения до школы и обратно. Появляются правила общения с мужчинами. С ними нельзя плавать в одном бассейне, разговаривать на улице и заходить в подъезд. Надо полчаса ждать на морозе, когда ему надоест выжидать в засаде и он передумает на меня нападать. Под подозрением даже дед Василий, с которым я с пяти лет «забиваю козла» во дворе. Так у меня постепенно складывается ощущение, что страшнее мужчины зверя нет. Это существа с экзопланеты. Вроде то же самое должно быть, но какой-то прокол в эволюции мозга точно случился. Не говоря уже об остальном.
Все еще усугубляется тем, что мужчины почему-то не любят блондинок. Просто ненавидят нас. Что мы им сделали? Муж вздыхает и говорит:
– Скорее всего, что-то не сделали.
Вот брюнетке, к примеру, никому в голову не придет сказать, что она не натуральная, и тем более предположить, что она дура.
Стоят два таких мужчинки в метро и обсуждают:
– Да не-е, ты чо, по статистике их вообще мало. Я читал. – (Уже простила). – Точняк крашеная, я тебе говорю. Моя на такое ползарплаты изводит.
И не крикнешь ведь на весь вагон: «Я натуральная, натуральная!» Чтобы отвлечься, достаю кубик Рубика, собираю.
– Дура какая-то, – говорит второй, – пошли отсюда.
Щедрая, щедрая
Вся моя семья очень щедрая. Если у бабулечки долго занята телефонная линия, значит, она сейчас находится в режиме «аттракцион неслыханной щедрости» или решает мировые вопросы. После пары десятков безуспешных попыток дозваниваюсь-таки. Она говорит:
– Сейчас Людку Бортникову спасала.
Ну конечно, иначе и быть не могло. Как сейчас вижу этого бабулечкумэна, с ярко накрашенным ртом и безупречным маникюром, бескомпромиссным плечом прижимающего телефонную трубку к уху в ее драгоценном роскошестве.
Говорит:
– Бортникова заскакивала, дура пьяная, пописать, ну и в уборной ее блевать поперешная застала. Ну, она поблевала и смыла. С зубами. Вот в ЖЭК звонила мужикам. Но даже я не в силах в городе говно перекрыть ради бортниковских зубов. В качестве утешительного приза подарила ей литровую баночку пельменей. А то представляешь, как ей сейчас плохо?
Я говорю:
– Ну, после твоих пельменей она точно полюбит жизнь заново, даже без зубов. Если выживет.
Мама с восхищением разглядывает мои итальянские сапоги на двенадцатисантиметровых каблуках. Говорит:
– И куда ты в них ходишь?
Я чувствую, как меня накрывает безжалостной волной щедрости, и говорю:
– Ходить – никуда не хожу, я в них езжу. И один раз на них колесо меняла. Хочешь – забирай. И духи, вон те, от Валентино, и ридикюль.
Мама тут же облачается в сапоги, душится и ходит в трусах по комнате туда-сюда, размахивая сумкой.
Звонит мне через неделю и говорит:
– Можно я Нюшеньке твои итальянские сапоги отдам? Ей тоже надо красиво одеваться и делать карьеру.
Я представляю, как моя сестра, раздвигая снега и говны, прется в сапогах на двенадцатисантиметровых каблуках через сельское поле к коровнику. Заходит такая вся красивая, в итальянском, и коровы такие:
ООООООООО! ААААААААА! И все на укол без разговоров. А доярки говорят:
– Анна Владимировна, а котика кастрировать не желаете?
Звоню Нюшеньке через некоторое время, спрашиваю осторожно:
– Сапоги мои итальянские там как?
Нюшенька говорит:
– Сдала от греха подальше бабулечке. Она в них телевизор смотрит…
Бабулечка звонит и кричит в трубку:
– Марея, мне такие дорогие шикарные сапоги подогнали! Хочешь, подарю?