— Давно он у вас? — спросил Келси.
— С начала этого триместра, — ответил Бриггс. — Адам, его зовут Адам Гудмэн.
— Что-то я его не видел.
— Он сегодня попросился в отгул, — объяснил садовник. — Я отпустил. Все равно сегодня здесь делать нечего.
— Мне должны были сказать о нем, — недовольно пробормотал Келси.
— Сказать о нем? А что сказать-то?
— Просто его нет в списке, — пояснил инспектор. — В списке тех, кто работает здесь.
— Потолкуете с ним завтра, — сказал Бриггс. — Но не думаю, что он в чем-то сможет вам помочь.
— Кто знает, — промолвил Келси.
«Шустрый парень… и нанялся сюда только в начале триместра?..» Келси подумал, что на это обстоятельство следует обратить внимание. Но больше, к сожалению, ничего стоящего.
Девочки, как обычно, парами прошли в холл на вечернюю молитву. После ее окончания мисс Балстроуд поднятием руки попросила тишины.
— Я должна вам кое-что сказать. Вы знаете, что прошлой ночью в спортивном корпусе была убита мисс Спрингер. Если кто-либо из вас слышал или видел что-нибудь странное касательно мисс Спрингер, — я бы хотела знать об этом. Можете зайти ко мне в приемную — сегодня в любое время.
— О, — вздохнула Джулия Апджон, когда воспитанницы выходили из холла, — как бы я хотела что-нибудь знать! Но ведь нам ничего не известно, правда, Дженнифер?
— Нет, — сказала Дженнифер, — нет, конечно.
— Мисс Спрингер всегда казалась мне самой заурядной занудой, — печально произнесла Джулия, — слишком обыкновенной, чтобы быть убитой при загадочных обстоятельствах.
— Ничего загадочного, — сказала Дженнифер, — это просто взломщики.
— Ну да, явились, чтобы украсть наши теннисные ракетки, — съязвила Джулия.
— А может, ее кто-то шантажировал, — с надеждой предположила девочка, идущая в другой паре.
— Но из-за чего? — спросила Дженнифер.
Никто так и не смог придумать, чего ради было шантажировать мисс Спрингер.
Инспектор Келси начал допрос персонала с мисс Вэнситтарт. «Красивая женщина, — подумал он. — Лет сорок, должно быть, или чуть больше. Высокая, хорошо сложена, седеющие волосы элегантно уложены; держится с большим достоинством и самообладанием. Смутно напоминает саму мисс Балстроуд — своей начальственной повадкой. Но мисс Балстроуд отличает некая оригинальность, чего совсем нет в мисс Вэнситтарт».
Опрос проводился в обычном порядке. Нет, мисс Вэнситтарт ничего не слышала, ничего не видела, ничего не заметила. Мисс Спрингер была очень хорошим преподавателем. Да, иногда держалась резко, но в допустимых рамках. Пожалуй, она была не слишком обаятельна, но это не так уж и необходимо учительнице физкультуры. Разумеется, хотелось бы, чтобы у всех учительниц был приятный характер. Плохо, когда они не ладят со своими подопечными.
Затем, не сообщив ничего ценного, мисс Вэнситтарт удалилась.
— Ничего не слышала, ничего не видела, ничего не заметила… Просто как те обезьянки[56],— проворчал сержант Перси Бонд, помогавший инспектору Келси.
— Не в бровь, а в глаз, Перси, — мрачно рассмеялся инспектор.
— В школьных учительницах есть что-то такое, от чего меня оторопь берет, — продолжал сержант. — Я с детства их боюсь. Я помню одну — просто страх божий! Строила из себя леди, а чему учила, я так, собственно говоря, и не понял.
Следующей появилась мисс Эйлин Ри. «Страшна как смертный грех», — поначалу подумал инспектор. Но по мере беседы он обнаружил в ней известную привлекательность. Поначалу он стал задавать рутинные вопросы, но ответы на них оказались вовсе не столь рутинными. Нет, она тоже ничего не слышала и ничего особенного не заметила ни в мисс Спрингер, ни в ее высказываниях; однако на очередной вопрос Эйлин Рич ответила весьма неожиданно.
Инспектор спросил:
— Был ли здесь кто-нибудь, кто, по-вашему, испытывал бы особую личную неприязнь к мисс Спрингер?
— О нет! — поспешно ответила мисс Рич. — Такого просто не могло быть. Думаю, в этом и заключалась ее трагедия. Вы понимаете, — она не была личностью, она не могла возбудить даже ненависть.
56
Имеется в виду старинная японская притча о трех мудрых обезьянках, стремившихся отрешиться от зла в окружающем мире. Их изображали одну — закрывающей лапками глаза («ничего плохого не вижу»), другую — закрывающей лапками уши («ничего плохого не слышу»), а третью — закрывающей лапками рот («ничего плохого не говорю»).