12. Лекция по теории перевода
«Первое и самое главное, – говорил Юрий Аркадьевич Котельников, планомерно вышагивая вдоль стола, – уметь распознать в тексте фразеологизмы, в отличие от свободных единиц…»
Останавливался у края стола. На небо в высоком окне смотрел как из церкви. Опять пропала. Не звонит. Когда это кончится? Этот женский садизм?.. Опомнившись, снова ходил вдоль стола.
«…Наиболее продуктивный путь – это новые выделения в тексте противоречащих общему смыслу единиц, поскольку, как правило, именно появление таких единиц и свидетельствует о присутствии переносного значения…»
Оськин, наконец, прочитал два моих новых раздела. Сегодня, кровь из носу, поймать его!
«…Немаловажное различие между письменным и устным переводом заключается в том, что, осуществляя каждый из этих видов перевода, переводчик имеет дело с неодинаковыми отрезками оригинала…»
На столе рылся в портфеле. Куда дел листки Кучеренки? Сегодня же надо показать их Оськину!..
Розе Залкинд надоел смурной Котельников:
– Что с вами, Юрий Аркадьевич? Вы заболели?
– Всё в порядке, товарищ Залкинд. Отвечу на ваши вопросы в конце. Далее: «Фразеологизмы имеют определённую стилистическую окраску. Это могут быть элементы высокого, нейтрального или низкого стиля, профессиональные или другие жаргонизмы…»
Опять с тоской смотрел в высокое окно. Потом что-то искал в портфеле…
С забытыми улыбками студенты боялись дышать. Залкинд фыркала.
Котельников пришёл в себя только на лекции лингвиста Ильинова, куда завёл Кучеренко. Сидели рядом, затерявшись в студентах.
Ильинов походил на очень полный скрипичный ключ, сидящий на стуле. Говорил тихо, короткими фразами. «Без всяких брызг». Но слушать его было страшно интересно.
Иногда он вставал со стула, переносил свои жиры к доске. Брал мел и, как из пригоршни, сыпал на доску Анафоры. Звуковые и морфемные. Из Пушкина и из Лермонтова. Возвращался на стул, ждал, когда студенты переварят написанное. Снова тихо говорил.
Студенты аплодировали ему бешено. Как будто избивали его аплодисментами.
Котельников и Кучеренко в общем потоке выходили как из театра. Восхищённые, красные, вытирались платками. «Да-а, вот бы к такому под крылышко попасть. А, Юра?» – говорил Кучеренко.
Профессор Оськин опять бодрил себя в коридоре. На сей раз аспиранток было три. Оськин длиннозубо улыбался, наклонялся к ним. Шейный платок его был богатым, попугайным. Таким же, как и малиновый с разводами пиджак, привезённый им из Братиславы.
Как всегда неожиданно для себя увидел Котельникова. Словно постоянно свербящую совесть свою. Сбивающую всегда всё очарование. Пропустив даже приветствие подопечного, недовольно сказал:
– Вам же передали – всё у Зубина.
– Но Леонид Соломонович! Хотелось бы услышать ваше мнение о моей работе.
– Юрий Аркадьевич, я сейчас очень занят. Как-нибудь на той неделе. Изучите пока мои заметки на полях. Думаю, этого будет вам для начала достаточно. Работайте, дорогой!
Повернулся к аспиранткам:
– Так о чём я, мои дорогие?..
– О Братиславе, Леонид Соломонович! О конференции в Братиславе! – с радостью напомнили аспирантки. И снова млели перед всем многоцветием профессора Оськина.
– Старик, – сказал Зубин, передавая папку Котельникову. – Вряд ли ты что-нибудь поймёшь. Шеф, как всегда, чудит на полях… А вообще неплохо. Молодец. Поздравляю! – Шейный платок был повязан на Зубине точно так же, как у шефа. Однако простой серый пиджак не шёл в сравнение с профессорским малиновым. К тому же стекла очков ассистента с очень большими диоптриями больше сгодились бы, наверное, для донцев банок, чем для очков. Да и аспиранток Зубин пока ещё побаивался.
Котельников не удержался, развязал папку в коридоре. На подоконнике… «Заметки» были накиданы на полях с тем китайским щегольством, с тем пиктографическим безобразием, с каким пишут только самодовольные профессиональные критики. Понять, о чём это, было невозможно… Ладно, дома всё. Через лупу. С въедливостью криминалиста.
Вечером Кучеренки повезли к себе на Речной, где уже три года снимали квартиру. В летящем вагоне Галя рассказывала последние слухи и сплетни От канцелярии деканата. Весёлые глаза её выглядывали из лисьей шапки как из стожка. Муж со своим ротиком печального окунька привычно грустил, держа её под руку. Шикарная осенняя кепка на нём была цвета льдистого снега.
По дороге к дому купили две бутылки хорошего вина.
В тесной квартирке ужинали, поднимали бокалы. Галя всё время подносила что-нибудь на стол. Готовить она умела. Мужчины говорили о диссертации Кучеренки.