В пять часов Татьяна сняла всё белье и досушивала его в комнате утюгом. Вечером, когда в коридоре прозвучало утробно «о, мой Жорж» и почти сразу задолбила музыка, она отложила журнал, пошла в прихожую. Набрала номер:
– Юра, здравствуй. Это я. Как твои дела?
Долго слушала захлёбывающийся уговаривающий голос любовника. Наконец, ответила:
– Юра, я тоже хочу с тобой встретить Новый год. Только с твоими друзьями мне будет не совсем удобно. Я не привыкла к компаниям, Юра.
Трубка, казалось, сейчас разорвётся от радостного голоса Котельникова.
– …Хорошо, хорошо, Юра. Нет, я не работаю. И первого. Я тоже что-нибудь принесу с собой. Хорошо. До встречи.
Она положила трубку. До Нового года оставалось четыре дня.
15. Жалость
Все эти дни Котельников был как в угаре. После лекций метался по гастрономам, накупал продуктов. И у себя на Кутузовском, и в центре.
Перед праздником везде было полно людей. В Елисеевском два вечера стоял как в каком-то недвижном всеобщем стойле. Но терпеливо дожидался своей очереди и покупал. Говядину и свинину. Баранину и мясо зайца. Четыре курицы и две утки. (Зачем столько много?) Целого гуся. Овощи. Фрукты. Напитки. И фанту, и пепси-колу. И вина, и водку, и шампанского три бутылки (для чего?). Он словно набирал продуктов на Маланьину свадьбу. К 30-му декабря у него не осталось денег, пришлось снять ещё с книжки. Он забил высоченный шведский холодильник полностью!
Он мыл, пылесосил всю квартиру. Выбил два ковра во дворе. Перестелил кровати: и свою, и зачем-то супружескую кровать дяди Антона и тёти Милы.
Из кладовки достал невысокую искусственную ёлку. Установил и украсил её в углу гостиной. Опутал разноцветной гирляндой.
Потом он готовил. К шести часам 31-го декабря холодными закусками он уставил отдельный стол и длинный подоконник в кухне. Свой торт-сюрприз под названием «Татьяна» поместил до поры в холодильник. В жаровочном шкафу у него томились рагу из зайца и курник.
Он переоделся. Зачем-то в летний светлый костюм. С нелепым красным галстуком. Узел галстука – в кулак. Он не понимал себя в зеркале. Поправлял и поправлял этот галстук, точно подпирающую кость.
Он не понимал Кучеренков в трубке. Он только твердил им «она придёт, она придёт». Снова ходил и ходил по комнате…
После десяти, скинув пиджак, он сидел на диване. Ему было душно. Щёлкало реле, ёлка то вспыхивала, то гасла.
Когда он открыл ей дверь, глаза его были дики. Он словно не узнавал её. Он принял от неё и поставил на пол тяжёлую сумку. Сняв пальто, она извинилась за опоздание. Потом сказала: «С наступающим тебя, Юра!» Она была в чёрном красивом платье с бисером. Коснулась губами его щеки. Тогда он схватил её и, чуть не рыдая, начал целовать. «Ну, ну, Юра, успокойся!» Она высвободилась, стала расчёсывать волосы.
– Юра, в сумке сверху кое-какие продукты, вынь их, пожалуйста.
Из кухни он ей кричал, выкладывая банки и свёртки на стол:
– Таня, зачем ты так много привезла – у меня же всё есть!
Потом она помогала ему на кухне. Впервые за время их знакомства. Он надел на неё фартук. Она резала хлеб, носила всё в гостиную. Снова возвращалась, чтобы принять у него тарелки с закусками. Котельников чуть ли не пел. Котельников был счастлив.
– Юра, я привезла с собой две красивые простыни и наволочки. Ты не против, если я застелю ими твою постель?
Он даже не обиделся. Он сразу побежал в спальню и сам содрал всё с кровати. Потом помогал ей застилать. Простыни действительно были красивыми – в прохладный синий цветочек.
Наконец сели за стол, чтобы проводить Старый год. Он всё время поднимал полные бокалы, провозглашал тосты. По-кавказски один пышнее другого. Однако хитро вворачивал в них о дальнейшей их совместной жизни. Опустив глаза, Татьяна молча ждала окончания очередного спича. Потом, осторожно чокнувшись с неуёмным бокалом, немного отпивала из своего. Он же глохтал свои бокалы до дна.
Ближе к двенадцати начал звонить телефон. И Кучеренки, и Калуга, и Оттава!
Разговаривая с матерью, а потом с дядей Тошей, Юрий Котельников говорил им тоже с большими намёками. Да, дорогая (дорогой), всё может измениться у меня в новом году. Да, в ближайшее время. Да, в личном плане. Он подмигивал невесте за столом, словно вовлекая и её в эту приятнейшую игру.
Невеста, казалось, не слышала, о чём говорит родным жених. Словно получив передышку, ореховые глаза её заполнились слезами. Она безотчетно поворачивала высокую подставку с хрустальными солонкой и перечницей, похожую на Московский Государственный Университет… Впрочем, она незаметно и быстро снимала свои слёзы платком, и Котельников ничего не замечал. Садясь обратно за стол, был добродушен. Словно бы передавал ей приветы от будущих её родственников, от друзей. Котельников был счастлив.