Полночь давно прошла, когда «Кошка» закончила свой рассказ. Ее возбуждение несколько улеглось. Она чувствует, что Пьер де Вомекур пытается, по крайней мере, быть к ней справедливым, понять, если не простить.
— Что же теперь будет? — спрашивает «Кошка» в наступившей тишине.
Этот вопрос занимает и Вомекура. Все предано. Это абсолютно ясно: его миссия, имена, адреса и многие сотни борцов Сопротивления. Что делать? Многие из них, вероятно, уже арестованы или же находятся под наблюдением. Предупредить? Сейчас среди ночи? По телефону? Это невозможно, так как его телефон наверняка прослушивается. Тогда лично? И это исключается, потому что идет комендантский час, и он далеко не уйдет. Предупредить Лондон по радио? Об этом нечего и думать: единственный передатчик находится под контролем Блайхера.
Сколько ни ломает себе Вомекур голову, выхода он не находит. Хотя до виселицы время еще есть. Пока Блайхер не знает, что «Кошка» рассказала ему все, он, да и «Кошка», еще в безопасности.
— Вам следует возвратиться к Блайхеру, — говорит он неожиданно Матильде. — И как можно скорее. Еще до возвращения его домой, пока он не заметил вашего отсутствия. Тем самым мы сможем выиграть несколько дней, чтобы незаметно предупредить друзей и, может быть, обезвредить самого Блайхера.
— Я должна возвратиться к Блайхеру ? —«Кошка» решительно против этого. — Исключено! Он слишком хорошо меня знает и сразу же все поймет. Я вновь окажусь в тюрьме, и на этом все будет кончено!..
Она начинает плакать навзрыд, сотрясаясь всем телом. Вомекур понимает: в таком состоянии она не может предстать перед Блайхером. Она все выдаст — против даже своей воли.
Он обнимает ее за плечи и успокаивает.
— Пошли отдыхать. Вам нужно взять себя в руки и попытаться немного уснуть. Утро вечера, как говорится, мудренее, что-нибудь придумаем.
«Кошка» вряд ли слышит, что он говорит. Она понимает лишь, что в данный момент ей не надо возвращаться на улицу Фесандерье. Вомекур провожает ее в свою спальню, а сам укладывается на диване в соседней комнате. Она снимает платье и тяжело валится на постель. Но уснуть не может.
Пьер де Вомекур тоже лежит не смыкая глаз. Тягостные мысли кружат его голову. А из соседней комнаты он слышит подавленное рыдание и тихий плач...
Беспокойно ворочается Вомекур с бока на бок. Его глубоко трогает горе этой женщины, пусть и предательницы. В конце концов он встает, тихо идет в соседнюю комнату, присаживается на кровать к «Кошке», нежно гладит ее спутанные волосы.
— Не плачьте, Матильда, вам надо обязательно поспать, — говорит он тихо.
«А она хороша собой, очень хороша, даже в горе», — думает он, рассматривая ее заплаканное личико при слабом свете настольной лампы. Слезы не обезобразили ее лица, оно даже не припухло. Глаза, кажется, стали еще больше, обнаженные руки шелковисто мерцают, мягкие губы полуоткрыты. Теплый запах ее тела царит в комнате, действуя на него опьяняюще, сбивая с толку... И прежде чем он сам понимает, что делает, рот его прильнул к ее шее, а руки обхватили ее хрупкое тело. Из ее горла вырывается сдавленный крик, первобытный крик несчастного создания, а стройное тело плотно прижимается к нему. И все проблемы, заботы и страхи проваливаются в небытие.
Через много лет, 7 января 1949 года, свидетель Пьер де Вомекур на заседании особого суда в Париже дает следующее показание:
«Матильда Каррэ заявила мне тогда, что стала любовницей этого Блайхера, но, невзирая на это, я был убежден, что она не совершила никакого злонамеренного предательства дела союзников. Она не боялась умереть, но боялась пыток, чем, возможно, и объясняется ее поведение по отношению к немцам.
И хотя ее поступок, называемый ныне предательством, доставляет нам много хлопот, лично я придерживаюсь мнения, что она принесла нам больше пользы, нежели вреда... Мадам Каррэ питала искреннюю любовь к Отечеству и, видимо, страдала от угрызений совести за свою связь с Блайхером. Я думаю, что она просто не могла ему противиться, этому человеку с огромной силой воли, так как была очень боязливой и впечатлительной, легко подпадала под чужое влияние, а в эротическом отношении вообще беспомощна и безудержна. Считаю также, что она ждала только удобного случая отомстить немцам.