Если человек обладает каким-то опытом работы со сказками, он знает, что иногда сказочные королевства имеют вполне определенную судьбу. Одни бывают пустыми и бесплодными, а потом в них происходит обновление. Или одни из них являются полностью фемининными, а другие полностью маскулинными, а потом происходит их соединение или нечто похожее, так что в общем можно понять, что представляют собой эти государства и какая их ждет судьба. Но с этой точки зрения данная сказка совершенно нетипична, ибо в ней будущее всех государств остается абсолютно неясным. В конце сказки мы видим, что состояние блаженства испытывают только два героя в королевстве кошки. Создается абсолютно новое королевство. Остальные государства просто исчезают из нашего поля зрения.
Сначала мы должны обсудить, что именно символизируют король и королева, а также что означают эти два королевства, зачем они нужны в сказке и в чем заключается их смысл — то есть откуда взялась такая странная структура.
Вплоть до конца Первой мировой войны Румыния входила в состав Габсбургской или Австро-Венгерской империи. В румынских сказках всегда присутствует император, а не король. Но мы можем просто заменить фигуру императора традиционной сказочной фигурой короля. Присутствие императора объясняется только особенностью Румынии. Кроме того, в сказке существуют два королевства (две империи); одно из них символизирует государство с бесплодной фемининностью, а другое — государство, в котором фемининность умерла.
Теперь перейдем к символическому смыслу короля или императора. Юнг дает его краткое описание (прежде всего как его рассматривали в Египте), а заодно символический смысл короля в алхимии.[4]
Но данный символический смысл сохраняется постоянным только в особых областях. Если сначала захочется понять более простой материал, связанный со значением фигуры короля в примитивных племенах, лучше почитать книгу Д.Д. Фрэзера «Золотая ветвь».[5] В ней найдется множество историй и о священной (сакральной) роли вождя в примитивных племенах, и о магической роли короля. В некоторых племенах король не должен касаться поверхности земли. Он всегда внимательно следит за тем, чтобы не осквернить себя прикосновением к земле. В других племенах, после того как король поест, уничтожают всю оставшуюся еду и даже посуду. Посуду, из которой ел король, уничтожают, чтобы ее не смог использовать простой смертный и тем самым осквернить ее. Или же короли едят особую пищу, носят особую одежду или на них налагается особое табу и т. п.
Благосостояние и психологическая деятельность вождя, как и его физиологическая деятельность (например, во многих племенах очень важной считается его способность к деторождению) является гарантией благополучия племени. А потому любое нарушение табу, а также болезнь или неправильное поведение вождя оказывается плохим предзнаменованием для целого племени. Он является индивидуальностью, центром жизни всего сообщества. В одних племенах, если король заболевает, его убивают (как правило, его приносят в жертву или заменяют другим королем). В других племенах король — это просто статус; его выбирают на год, на пять или десять лет, а потом приносят в жертву. Занимая свой пост, вожди племен знают, что по истечении положенного срока их убьют, причем иногда их смерть бывает очень жестокой: например, бывшего короля запирают в хижине, пока он не умрет с голоду, либо его приносят в жертву как-то иначе.
Очевидно, идея состоит в том, что вождь служит воплощением психологической сущности, которая называется Самостью, центром жизни или ядром коллективной психики. Иначе говоря, вождь или король символизирует Самость. Это относится и к королю Египта; кроме того, можно найти превосходный материал у Нидхама,[6] которые показали, что похожую роль играет император в Китае, только там эта роль является гораздо более одухотворенной. Судьбу империи определяет не столько его потенция или физическое состояние, сколько его следование пути Дао. Если император вышел из себя, или совершил какой-то неподобающий поступок, или утратил внутреннее равновесие, для китайцев это было свидетельством того, что во всей империи царит беспорядок. Когда на реке Янцзы происходили разливы, случались катастрофы или иные бедствия, император обязательно должен был провести своего рода внутренний поиск, чтобы узнать, в чем он был не прав, а затем должен был поститься и совершить покаяние, чтобы жизнь в империи снова стала благополучной.
В отношении китайцев к своему императору поражает именно то, что оно является полностью психологическим. Оно не зависит от физического состояния императора или от того, что он делает. У китайского императора не было физических обязанностей — он не должен был управлять страной, отдавать распоряжения и следить за их выполнением. Ему не нужно было много говорить и строго соблюдать все правила; наоборот, он говорил как можно меньше и в основном следил за сохранением своего внутреннего равновесия. В этом смысле он был больше королем, пастором или императором-пастором, так как его постоянная связь с Дао служила гарантией благополучия всей китайской империи. В данном случае совершенно ясно, что фигура китайского императора служит воплощением Самости.
Во всем мире можно найти этот мотив, то есть по истечении определенного срока король-император должен быть принесен в жертву или изгнан из страны. Несколько позже в Египте отношение к правителю стало более гуманным. Фараона, который был представителем бога-солнца, больше не приносили в жертву. Он должен был участвовать в празднествах Сета, которые проводились каждые пять лет. На таком празднестве его символически приносили в жертву, а потом оживляли. В соответствующей литургии звучали приблизительно такие слова: «Ты опять новый, ты прошел через обновление, теперь ты снова молодой король» и т. д. Следовательно, ритуал подлинной смерти короля трансформировался в ритуал его психологической смерти и возрождения. Суть ритуала заключалась в том, что правителя либо действительно следовало убить, либо лишить власти и статуса, либо ему следовало пройти через ритуал обновления. Такое отношение к королю можно обнаружить во всем мире: и в сохранившихся свидетельствах самых примитивных племен, и в столь сложной цивилизации, которая была в Египте.
По мнению Юнга, это говорит об «истощении» коллективных символов Самости. Религиозные верования, убеждения, истины постепенно устаревают. Все, о чем слишком много говорили и что в течение определенного времени помогало управлять человеческим обществом, со временем устаревает и перестает удовлетворять требованиям времени. Все эти элементы становятся механическими, слишком хорошо известными и полностью овладевают человеческим сознанием. Люди это чувствуют. Вместе с тем все эти элементы воздействуют на высшие ценности — в основном потому, что менее значимые факторы со временем меняются, однако их изменение происходит относительно незаметно.
Но если высшие ценности утрачивают свое значение, если они теряют свое потрясающее нуминозное качество, то такая потеря, несомненно, становится опасной. Например, по этой причине соблюдение табу выродилось в простое выполнение формальностей, которым не придается особого значения. Человек больше не следует мифу, существующему за каждым табу. «Ох, опять эта проклятая старая история, которую я уже двадцать раз слышал. Ну и что?» Такая установка тоже исходит из негативной черты человеческого сознания, свидетельствующей о его пресыщении. Сознание становится обладателем истины, а если человек овладевает истиной, а не истина управляет человеком, ситуация замыкается и превращается в порочный круг. Отчасти это происходит из-за ограниченности человеческого сознания, а отчасти — из-за неизбежности естественных изменений, происходящих с человечеством. Такова внутренняя причина необходимости обновления королевства и королевской власти.
4
Mysterium Coniunctionis, CW 14. Chapter IV [CW означает The Collected Works of C.G. Jung, (Bollingen Series XX). 20 vols. Trans. R.F.C. Hull. Ed. H. Read, M. Fordham, G. Adler, Wm. McGuire. Princeton: Princeton University Press, 1953–1979].
5
New York: St. Martin Press, 1966. См. также: Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь. М.: Изд-во политической литературы, 1984.
6
Joseph Needham, Science and Civilization in China (Cambridge: Cambridge University Press, 1954).) или Марселя Гране6 (Мarcel Granet, La Pansee Chinoise (Paris: Albin Michel, 1968).