Позже выяснилось, что Лили исчезла из дома зеленщика примерно неделю назад. Сёдзо до сих пор помнит, как она мяукала и как смотрела на него в то утро. Да и не только тогда: с этой кошкой случалось много разных историй, и каждый раз он мог точно вспомнить, какой у неё тогда был голос и какой взгляд.
Например, он хорошо помнил тот день, когда привёз её из Кобе. Он взял отпуск в ресторане, где работал, и поехал домой в Асию. Это было как раз в начале того года, когда ему исполнилось двадцать и когда умер его отец. К тому времени у него уже жила однажды трёхцветная кошка, а когда она сдохла, он завёл совершенно чёрного кота, которого так и звали — Куро, Черныш, и держал его при кухне ресторана. И вот однажды мясник, поставлявший в ресторан провизию, предложил ему красивого котёнка европейской породы, и он взял эту трёхмесячную кошечку — это и была Лили. Черныша он и в отпускное время всегда оставлял при ресторане, а вот с кошечкой не расставался. Он посадил её прямо в корзинку на двухколёсный прицеп к велосипеду, позаимствованный у знакомого торговца, и отвёз в Асию. Мясник говорил, что англичане называют кошек такого окраса черепаховыми: на её коричневой шкурке там и сям отчётливо чернели тёмные пятнышки, шёрстка блестела и в самом деле напоминала отшлифованный панцирь черепахи. Никогда ещё у Сёдзо не было такой красивой и симпатичной кошки. У европейских кошек грудь не такая крутая, как у японских, поэтому Лили выглядела элегантной, изящной, она напоминала грациозную женщину. У кошек японской породы мордочка обычно длинноватая, под глазами впадины, скулы торчат, а у Лили мордочка была круглая, правильного чёткого контура, похожая на перевёрнутую раковину хамагури, с необычно большими, красивыми золотыми глазами и нервно подрагивающим носиком. Но Сёдзо полюбил этого котёнка не за расцветку, не за мордочку или за грациозность. Что до внешности, так ему приходилось видеть и более красивых котов — персидских, сиамских. Лилишку он полюбил за чудесный нрав. Когда он привёз её в Асию, она была ещё совсем крошечная, умещалась на ладони, но такая проказница и игрунья, прямо как маленькая шаловливая девочка. Тогда она двигалась проворнее, чем теперь. Прыгая вверх за едой, она легко доставала ему почти до груди, так что, если он кормил её сидя, она сразу хватала лакомство, и потому ему часто приходилось вставать из-за стола в середине ужина. В ту пору и зародились их акробатические трюки. Стоило ей допрыгнуть, как он поднимал руку выше, так повторялось несколько раз, и, наконец, она вцеплялась в полы кимоно, ловко взбиралась по его груди и плечам и, словно мышь по балке дома, добегала до цели по его руке. А иной раз она цеплялась за висевшие в лавке шторы и бегала по ним кругами, добираясь до самого потолка, и долго крутилась так наподобие мельничного колеса, пока не слезет по тем же шторам на пол. К тому же с самого младенческого возраста у неё была очень выразительная мордочка: глаза, движения носика выражали её настроение совершенно так же, как мимика человека. Особенно хороши были большие блестящие глаза, менявшие выражение, когда она ластилась, когда шалила или когда за чем-нибудь охотилась. Забавное всего она злилась. Совсем крошечная, она выгибала спину и топорщила шерсть, напрягала лапы и поднимала хвост трубой ничуть не хуже любой взрослой кошки. Это напоминало ребёнка, копирующего взрослого. Невозможно было не улыбнуться при виде этого зрелища.
Не мог Сёдзо забыть и её молящий, кроткий взгляд, когда она в первый раз окотилась. Это произошло примерно через полгода после того, как он привёз её в Асию. Однажды утром, чувствуя, что ждать осталось недолго, она стала ходить за ним с жалобным мяуканьем. Он взял пустой ящик из-под сидра, положил внутрь старую подушку-дзабутон, поставил ящик в глубь стенного шкафа и уложил её туда. Некоторое время она лежала в ящике, но потом отодвинула дверцу шкафа, вылезла и снова стала ходить за ним, мяуча. Такою мяуканья он раньше не слышал. Теперь в её «мяу» был какой-то новый особый смысл. Они звучали как растерянный вопрос: «Как мне быть? Почему мне вдруг стало плохо? Происходит что-то странное. Раньше такого не бывало. Что же, что со мной? Может быть, что-нибудь случилось?»