В этот момент по крыше опять с дробным стуком прошёлся дождь, а вслед за этим звуком раздался другой: что-то ударилось в окно. «Ну и ветер», — подумала Синако, но тут удар повторился два раза подряд: бух, бух. Для ветра звук был слишком тяжёлый. И откуда-то послышалось слабенькое «мяу». «Не может быть, — вздрогнула она, — должно быть, показалось». Но, прислушавшись внимательно, убедилась: и правда «мяу». Она в растерянности вскочила, раздвинула шторы. Теперь за окном уже совершенно явственно раздалось мяуканье, и к стеклу со стуком прижалось что-то чёрное. Голос был хорошо знакомый. Пока они были вместе тут, наверху, Лили ни разу не издала ни звука, но это несомненно было то самое мяуканье, которое она столько раз слышала за годы жизни в Асии.
Поспешно открыв окно, она почти до пояса высунулась наружу и стала всматриваться в темноту, пытаясь при свете комнатной лампочки что-нибудь разглядеть, но ничего не было видно. Прямо под окном был карниз с перильцами; вероятно, Лили забралась туда и стала мяукать и биться о стекло, но как только Синако открыла окно, куда-то убежала.
— Лили! — крикнула она в темноту, не слишком громко, чтобы не разбудить спавших внизу супругов. Черепица крыши была мокрая и блестела, несомненно только что прошёл дождь, но в то же время — в это почти не верилось — в небе сверкали звёзды. Фонари канатной дороги на массивном чёрном склоне горы Мая уже погасли, но в ресторане на самой вершине ещё горел свет. Она вылезла из окна, встав одним коленом на карниз, и позвала:
— Лили!
— Мяу! — послышалось в ответ, и во мраке к ней стала медленно приближаться пара круглых светящихся глаз: очевидно, Лили шла по черепице в её сторону.
— Лили!
— Мяу!
— Лили!
— Мяу!
Синако звала её, и Лили каждый раз отвечала, до сих пор такого никогда не бывало. Кошка хорошо знала, кто её любит, а кто нет, на зов Сёдзо откликалась сразу же, а когда звала Синако, притворялась, будто не слышит. Теперь же она не только не считала за труд откликаться, но мяукала всё ласковее, чтобы не сказать — льстивее. Уставившись на Синако горящими зелёными глазами, она то подходила совсем близко к самым перильцам, то снова отходила. Кошки мяукают так, когда просят прощенья у людей, которых прежде не жаловали и от которых теперь ждут ласки. Видимо, Лили изо всех сил старалась дать понять, что передумала и просит помощи. Услышав, что этот зверь наконец-то ласково ей ответил, Синако обрадовалась, как ребёнок. Она непрерывно звала Лили и даже пыталась взять её на руки, но та не давалась. Тогда Синако нарочно отошла от окна, и довольно скоро Лили сама проворно скользнула в комнату. И, что было уж совсем невероятно, подошла прямо к постели, на которой сидела Синако, и положила передние лапы к ней на колени.
«Отчего бы это?» — изумилась Синако, а между тем Лили, устремив на неё тот самый полный тоски взгляд, уже оперлась ей на грудь и тыкалась лбом в воротник её фланелевого ночного кимоно. Синако прижалась к кошке щекой, и та стала облизывать ей всё подряд: щёки, нос, уши. Она как-то слышала, что кошки выражают свою любовь совсем как люди: целуются, трутся щека о щёку, когда остаются с человеком наедине. Стало быть, вот как ласкали её мужа, когда никто не видел. Её обдавало особым кошачьим запахом улицы, лицо скрёб шершавый язычок. Внезапно она ощутила острую нежность и горячо прижала кошку к себе: