Между прочим, я расспросила ее о Хуберте Поке. Они тоже не общались: Хуберт был школьным товарищем ее мужа, который сейчас живет в Канаде, оттуда и пошло их знакомство.
Завтра великий день. Молись за меня, дорогая Гиза!
8
Ночные телефонные разговоры
Разговор первый
— Вы еще не спали?
— Я только что успел переступить порог.
— Так поздно вернулись?
— Пришлось провожать домой эту вашу приятельницу.
— Должно быть, ухлопали на такси целое состояние.
— Ради вас я готов отдать последний грош!
— Вы отбиваете мой хлеб. Ведь это я собиралась говорить вам комплименты.
— Я очень плохо пел сегодня.
— Напротив, вы пели дивно, прямо заслушаешься. Я забыла обо всем на свете, мне казалось, что мы — как прежде — в Опере.
— Но голос мой — увы! — не тот.
— Он стал богаче.
— Чем же?
— Он стал теплее, естественнее, проникновеннее. Я была совершенно очарована.
— Меня почти не вызывали на «бис».
— Да что вы говорите! Публика была вне себя от восторга, все повскакивали с мест…
— Верно, все так и было, но не сегодня, а в Альберт-Холле и десять лет назад… Тогда пришлось погасить свет на сцене, чтобы публика разошлась.
— Моя подруга тоже без ума от вас.
— Меня не интересует мнение вашей подруги.
— Она вам не нравится?
— Мне нравитесь вы.
— Неисправимый болтун! На сей раз, так и быть, прощаю вам вашу грубую лесть.
— Что это за платье на вас было?
— Из Мюнхена.
— Похоже, наша добропорядочная Гиза заделалась великосветской модницей.
— Чем все-таки вам не понравилась моя подруга?
— Говорю же, что мне понравились вы, в этом платье с вырезом…
— Нечего зубы заговаривать. Отвечайте на вопрос.
— Мне хотелось бы пощадить ваши чувства.
— О, тут я вполне беспристрастна! Паула, правда, несколько полновата, но лицо у нее красивое.
— Красивое? Душа моя, да у нее оплывшая, совершенно бесформенная физиономия!
— Ну, а как вам показались ее ножки?
— Я не присматривался, но, по-моему, они толсты до безобразия.
— Интересно, откуда бы вам это знать, если вы не присматривались?
— На собственном опыте я убедился, что, если у женщины толстые ноги, значит, она непременно «синий чулок». Да это и понятно: когда нельзя показать ноги, женщина выставляет напоказ душу.
— Только не Паула! Она не выставляет напоказ ни ноги, ни душу. Для этого она слишком возвышенная натура.
— В том-то и беда, что ее чересчур высоко заносит.
— Не понимаю, что вы этим хотите сказать.
— Видите ли, ангел мой, музыка для меня — нечто первозданное, как стихия. Вроде моря, к примеру. Я способен часами им любоваться, но когда мне пытаются объяснить, что такое море, я свирепею. По этой же самой причине я всю жизнь сторонился так называемой музыкальной братии. Например, когда ваш супруг после спектакля говорил мне: «Знаешь, Виктор, я мало что смыслю в музыке, но мне понравилось, как ты пел», — то для меня эти его слова значили больше, чем газетная писанина какого-нибудь критика на целую полосу.
— Бела действительно мало смыслил в музыке, бедняга.
— По-моему, именно это и ценно.
— А во время спектакля шуршал пакетиком, доставая конфеты.
— И правильно делал! Зато всякие псевдоценители, невежды, возомнившие себя знатоками, для меня — нож острый.
— Вы намекаете на Паулу?
— Меньше всего мне хотелось бы разрушать ваши иллюзии. И потом, дело не только в ней, виновато, конечно, ее окружение.