- О, ты гляди, лицо целое. Хэйли, детка, ну я в следующий раз на тебя поставлю, - хмыкает Диксон и объясняет лениво обернувшемуся Цезарю. – А чего, она не рассказала, как с утра с твоей курицей поцапалась?
- А что я, - краснеет девчонка, надвигая на глаза козырек кепки. – Она первая начала!
Девушка не может понять этих отношений, потому не знает, о чем стоит говорить. В такие моменты лучше просто промолчать. Кто знает, кому дозволено обсуждать женщин начальства? Может быть, только лучшим друзьям, к которым Хэйли не относится. Она косится в сторону приподнявшего бровь Мартинеса, который едва заметно усмехается, уже понимая, о чем велась беседа между барышнями, и вздыхает, подначиваемая Мэрлом.
- Ну ладно. В общем, я ее утром встретила, и она мне заявила, что джинсы у меня слишком в обтяжку. На себя бы посмотрела! Ой… Ну, короче, Дейзи решила почему-то, что я собираюсь увести тебя у нее, - совсем уже шепотом бормочет девушка, слыша смех мужчин. – Ну а я разозлилась и сказала, что если бы хотела, то давно бы уже увела. Что ей просто повезло, что никто всерьез об этом не думал. И курицей назвала…
- Ну, молодец, - смеется представивший выражение лица Дейзи Цезарь, хлопая девчонку по спине так, что та чуть не падает.
- Талантливая баба она у тебя! Это ж надо, так всех против себя настроить и продолжать тупить. Жрали бы ходячие только мозги, этой цыпочке нечего было бы бояться, - хмыкает Мэрл и, наконец, переходит к цели своего визита. - Прикройте сверху. Я сейчас уродца одного вот для этого выловлю. О гляди, Мильти, как раз для тебя такой же очкастый! И как не потерял только стекляшки свои, прилипли там, что ли?
Мужчина кивает на стоящего в сторонке Милтона, который то и дело протирает нервно очки и топчется на месте, не решаясь прерывать разговор. Кажется, даже не слушает, шепчет что-то себе под нос. Спорит сам с собой. Он странный, но почему-то нужен Губернатору. Интересно, что Мамет сделал с теми ходячими, которых ему привозили неделю назад в закрытом фургоне? Судя по восторженно-испуганному взгляду очкарика, прикованному к новому мертвецу, Цезарю лучше не знать подробностей. Зачем аппетит портить?
Мартинес привычно отмахивается от лишних вопросов. Ответ на них найти в данный момент все равно невозможно. Плохая погода и обеденное время на руку Мэрлу, тут же уводящему ходячего в помещение у самых ворот. Жителям не стоит знать, что эти уроды есть и в городе. Зачем лишняя паника? Меньше знаешь – больше Вудбери любишь.
Ветер утихает к вечеру, словно по заказу Губернатора. Арена готова к бою, улица ярко освещена, колонки с музыкой заставляют землю дрожать. Люди довольны. Они предвкушают зрелище, все еще немного испуганно смеются, жадно обсуждают предстоящий бой и даже делают ставки. Неужели кто-то верит в победу Тома? Он ведь и сам не верит. Сидит, съежившись, и прячет взгляд. Но будет драться. Бороться до последнего. Это его шанс на жизнь. Может быть, такой противник, каким бы слабым он ни был, и является самым опасным?
Цезарь не сомневается в себе. Насмешливо улыбается, поглядывая на возбужденную толпу, которая, затаив дыхание, слушает воодушевленную речь Губернатора о правосудии, преступлении, наказании, справедливости и борьбе за собственную жизнь. Их лидер талантливо пробуждает в душе каждого интерес, требование мести и жажду крови. Дети разевают рты, женщины восторженно визжат, подпрыгивая при виде играющего мышцами на потеху публике полуобнаженного, несмотря на холод, Мартинеса, мужчины пренебрежительно свистят выталкиваемому следом на арену дрожащему Тому.
Пока звучат правила, Цезарь торопливо поднимает глаза к зрителям: Диксон хохочет, поднимая свою фляжку с виски и крича что-то, Кроули едва заметно улыбается, развалившись на своем месте, Хэйли с Тимом машут начальнику, Милтон сидит, погрузившись в свои мысли, не обращая внимания на шум. Громкий визг и его имя заставляют Мартинеса поморщиться – вырядившаяся в красное платье Дейзи активно прыгает, восхищенно глядя на своего мужчину. Как только каблуки не сломала. Цезарь спешит осмотреть все трибуны. Он знает, что ищет, и наконец находит. В самом темном углу – серые, широко раскрытые глаза и напряженный рот. Она сжимает руки в кулаки и безотрывно смотрит на арену. Ждет мести за себя?
Раздающийся свисток оповещает о начале боя, и Мартинес окидывает взглядом своего побледневшего противника, пытающегося встать в боевую стойку. Нетренированное тело, бегающие глаза, трясущиеся руки – все говорит о том, что парень, немного младше Цезаря, проигрывает ему по всем фронтам. Протянуть время несложно. Простая игра в кошки-мышки. Нужно всего лишь дать мышке надежду на свободу. Дать шанс, а потом отобрать его. Раз за разом, снова и снова. Пока не надоест.
Короткий кивок Губернатора, и можно начинать уже настоящий бой. Удар – противник сгибается пополам. Еще один – светлая челка обагряется кровью. Минута – безвольное тело лежит на земле, придавленное ногой Цезаря. В углу рта поверженного противника пузырится кровь. Из его губ вдруг слетает короткий звук. Не стон. Просьба.
- Добей.
Мартинес теряется на мгновение, молниеносно оглядываясь в сторону Блейка, который понимает все за считанные секунды. И усмехается. Может быть, он ждал именно такого исхода? Губернатор лениво выходит в центр арены. Все взгляды прикованы к нему. Он говорит коротко и сухо. О том, что ждет Тома там, за воротами. О том, какая смерть ему уготована, и о его последнем желании. Умереть здесь и сейчас. Толпа замирает. Момент истины. Готовы ли они видеть смерть? Слово казнь не звучит из уст умелого оратора. Он называет это спасением. Избавлением. Прощением.
Красивые слова, которые оправдывают жажду крови в затуманенных зрелищем мозгах. Расширенные глаза смотрят на лежащее посреди арены тело. Только умирающий мужчина – только жадные взгляды. Ни одного слова против. Губернатор удовлетворенно кивает и отходит в сторону, небрежным жестом швыряя Мартинесу пистолет. Наверное, нужно радоваться, что не нож.
Он хмурится на секунду, не зная, как это обставить. Убийство на глазах затаивших дыхание людей. Они никогда не видели такой смерти. На освещенной арене, в полной тишине, на глазах у нескольких десятков людей. Цезарь подносит оружие к виску не отрывающего от него взгляда мужчины. Один выстрел – движение, которое стало самым привычным в этом мире – и протяжный вздох нескольких десятков зрителей.
Тишина не торопится прерываться лишними звуками. Очнувшись от наваждения, все переглядываются, понимая, что случилось что-то большее, чем смерть одного человека. Блейк в третий раз выходит на арену и рассказывает о новой традиции. О боях, которые будут проходить тут регулярно. Он объявляет первых участников, которыми предсказуемо станут Диксон и Мартинес, и добродушно предлагает делать ставки. Толпа торопится ухватиться за эти слова, выкрикивая шутки, выражая одобрение и спрашивая, за кого будет сам Губернатор. Никто уже не видит, как Тим торопливо оттаскивает тело. Старательно отводят глаза. Это – уже не интересно.
Мартинес выходит за арену, накинув куртку на плечи, и хлопает себя по карманам - сигарет нет. Из темноты вдруг появляется дрожащая белая рука с таким желанным сейчас куревом и зажигалкой. Цезарь благодарно кивает, еще не понимая кому. Закуривает и недоуменно кривится.
- Ментоловые?
Серые глаза смотрят на него изучающе и немного насмешливо. А потом опускаются и видят кровь. Девушка вздрагивает и отшатывается. Вспоминает, что только что видела. Понимает, кто перед ней? Что он для нее сейчас: спаситель или убийца? Времени задать вопрос не остается. Она скрывается в темноте. Мартинес машинально сует в карман почти полную пачку сигарет и зажигалку. Он не курит ментоловые. Нужно будет вернуть.