Кейра распахнула дверь спальни, держа наготове знаменитый огненный шар. Гаэтан бесшумно последовал за ней.
— Кто здесь?! Тут грабить нечего! Все ценное уже продала!
Единственным ответом был стук ее собственного сердца. Только лишь Кейры — ведьмачье зелье замедлило сердцебиение Гаэтана.
Натюрморт с яблоками с грохотом упал, стоило Гаэтану нарочно коснуться его пальцем. Кейра взвизгнула и направила огненный шар в стену, оставив на ней глубокий черный след. Второй шар угодил прямо в бутылку с красным вином — брызги окропили синюю юбку Кейры.
— Аард, — выдохнула она, узнав магический отпечаток, — Аард. Геральт? — в голосе надежда смешалась со страхом, — Геральт, прекрати. Я боюсь темноты.
Гаэтан ухмыльнулся, вспомнив сказку про девочку, которая слишком часто кричала «Волк!». Тишина пугала Кейру, она обернулась вокруг, лишь краем глаза заметив какое-то едва уловимое движение.
«Отблеск пламени», — успокаивала себя она. Выходило скверно.
Несколько бесшумных шагов, и Гаэтан подошел достаточно близко, чтобы Кейра увидела его тень на освещенной магическим пламенем стене. Силуэт ведьмака казался исполинским, более грозным.
Из-за принятых накануне зелий время чувствовалось иначе, поэтому для него рот Кейры открывался в крике слишком медленно, как в театре пантомимы.
Получается ответ: «Кошка есть, а Мышки — нет».
Гаэтан одним движением выхватил удавку, покрытую тонким слоем двимерита. В Школе эту веревку называли петлей магов — именно на ней повесили Детмольда вон Арда. Когда удавка плотно легла на шею, Кейра захрипела и вцепилась в нее. Она не ожидала удара со спины. Гаэтан прижал ее хрупкое тело к себе.
— Я бы не темноты боялся на твоем месте, чародейка. А того, кто в ней скрывается.
Кейра забилась, словно мышь в кошачьих лапах. Веревка на шее превратила крик в сдавленный хрип.
— Кто ты?!
Конечно, она не вспомнит, ведь слышала его лишь единожды. Гаэтан провел ладонью по щеке Кейры.
— Помнишь эту монету?
Настоящее золото так не блестит. Так блестит бронза, так блестит фальшь.
— Ведьмак… Туманник…
Глаза Кейры широко распахнулись, будто она — фарфоровая голубоглазая кукла на витрине магазина игрушек.
Тот треклятый туманник пополнил его коллекцию шрамов — глубокий порез на спине. Древнему чудищу, обитавшему в топях, минула уже не одна сотня лет. Не будь Гаэтан так быстр, не успей он увернуться, — мог запросто погибнуть в этом бессмысленном бою, добывая для госпожи чародейки редкий ингредиент для… для чего? Кремов, приворотного зелья, яда, или, быть может, для целебной сыворотки?
— У меня имя есть, чародейка. Я тебе его называл. Не припоминаешь, Мария Давен? — передразнил он ее псевдоним.
Кейра пыталась вспомнить, тщетно. Она помнила лишь желтые глаза с вертикальными зрачками и грудной голос Ассирэ вар Анагыд: «Если уж и ты соблазнишься на ведьмака, то только не из Школы Кота. Трансмутация у них протекает уж очень тяжело, к чертям башку сносит. Проблем не оберешься.»
— Бери все, что хочешь. Только… не убивай…
Если бы она смогла найти тогда Геральта, если бы ей не так срочно нужен был этот проклятый язык.
Кейра не умрет так глупо, так бесславно. Она найдет записки Александэра, создаст лекарство от Катрионы. Войдет в историю, как великая целительница, а не как еще одна сгинувшая без вести чародейка. Задушенная в собственной прогнившей хижине, в забытом всеми божествами месте.
Поэтому она лишь смиренно закрыла глаза, когда почувствовала на своей груди грубую мужскую ладонь.
— Я и без твоего позволения возьму все, что захочу.
Лживая, жадная сука с ангельским лицом. Фальшивая, как и ее монеты. Гаэтан чувствовал себя в полном праве лапать ее грудь, слишком большую, чтобы он мог назвать ее девичьей. Такие платья носили только для того, чтобы их рвали прямо на теле.
— Я не буду сопротивляться. Только не делай мне больно. Пожалуйста… — сказала она сдавленным шепотом, надеясь хоть немного смягчить свою участь.
Гаэтан думал, что самодовольная улыбка никогда не сходит с губ чародеек. Что они родились с ней и с ней же умирают — надменные и неприступные. Он не ожидал, что они так же, как и люди, могут дрожать от страха.
Он и не собирался причинять ей вред. Гаэтан хотел всего лишь честной оплаты за свой неблагодарный труд. Не его вина, что среди тех, кто собирает долги, приятных людей не бывает.
Ткань платья треснула по швам. На Кейре не осталось ничего, кроме не к случаю распутного нижнего белья. У таких женщин всегда безупречно подобранное исподнее — даже в полуразрушенной хижине посреди вязких топей.
Роскошные женщины эти чародейки. Мысль, что он никогда такой не обладал, давно его терзала. Особенно когда очередной бард в корчме запевал балладу мастера Лютика — о Белом Волке и его прекрасной возлюбленной.
Гаэтан почти бережно прижал Кейру к деревянному столу, лишь слегка натянув удавку. Только для того, чтобы ее тонкие пальчики не думали сомкнуться в магическом жесте. Грубая древесина оцарапала ее обнаженную грудь.
Что бы он с ней не сотворил, она не будет плакать. Йеннифэр из Венгерберга не стала бы, значит, и Кейра Мец не доставит ему такого удовольствия.
«Сухая», — разочарованно отметил Гаэтан. Он все еще лелеял призрачную надежду о нимфомании чародеек. Но нет, притяжение между чародейками и ведьмаками в их случае было унизительно односторонним.
— На прикроватном столике масло, — глухо выдавила из себя Кейра и стиснула зубы.
Всю свою жизнь обходился без чародейских ухищрений. Гаэтан смочил слюной пальцы и провел по ее промежности. Меньше всего он хотел причинить боль себе.
Черный кот вальяжно прошелся по комнате и свернулся калачиком у печи. Гаэтан хмыкнул. Вероломные твари, безразличные ко всему происходящему.
Он глухо застонал, когда вошел в нее, лично удостоверившись во всех россказнях о необычной привлекательности чародеек в делах любовных. В Школе болтали, что виной тому их способность к обмену Силой. Как бы там ни было, простым женщинам с чародейками не сравниться.
Кейра не шелохнулась, лишь плотно закрыла глаза. Представляла, наверное, своего Волка — судя по надежде в голосе, она уж очень его ждала. Мечтала, чтобы Геральт из Ривии нанес ей поздний визит, нагнул ее на деревянном столе. Жестокая реальность не подчиняется ничьим желаниям.