Как-то раз Г. и С. пришли навестить свою любимицу. С. посетовала, как ужасно и несправедливо, что принцесса не может сама сделать выбор. А Г. заявил, что все как раз идет так, как должно: принцесса должна получить короля, даже если он стар и безобразен. У этого кота потрясающее чувство собственного достоинства, сказал Г. А какая осанка! И еще он заслужил эту молодую красотку своей благородной стойкостью в течение долгой зимы.
К тому времени мы прозвали безобразного кота Мефистофелем (дома его звали Билли, как нам потом стало известно). Нашу кошку называли по-разному, но ни одно имя к ней не пристало. Мелисса и Франни, Мэрилин и Сафо, Цирцея, и Эйеша, и Сюзет. Но когда с ней разговаривали или ее ласкали, она мяукала и мурлыкала и хрипло пела в ответ на слова с протяжными гласными — краса-вица, вос-хити-тельная кис-ка.
В один очень жаркий выходной, единственный на моей памяти в то жуткое лето, у нее наступил любовный экстаз.
В воскресенье на ланч пришли Г. и С. Мы сидели на веранде, выходящей в сад, и наблюдали, как осуществляет свой выбор природа. Не мы. И даже не наша кошка.
Две ночи шли боевые действия, ужасные драки, коты вовсю выли и вопили в саду. Тем временем серая кошечка сидела на кровати у меня в ногах, глядя в темноту; настороженные ушки двигались, а кончик хвоста чуть подрагивал в такт ее мыслям.
В то воскресенье в нашем поле зрения был только Мефистофель. Серая кошка каталась в экстазе по всему саду. Она пришла к нам и каталась вокруг наших ног, покусывая их. Затем принялась носиться вверх и вниз по дереву. Каталась и орала, звала, приглашала.
— Никогда не видела такого бесстыдного проявления похоти, — заметила С., наблюдая за Г., который был влюблен в нашу кошку.
— Бедная киска, — сказал Г., — на месте Мефистофеля я бы не отнесся к тебе так плохо.
— Ах, Г., — отреагировала С., — ты такой гадкий! Если кому сказать, что ты тут говоришь, никто не поверит. Но я всегда говорила, что ты гадкий.
— Да, ты всегда так говорила! — Г. ласкал кошку, бившуюся в экстазе.
День был очень жарким, к ланчу подали много вина, и любовные игры шли весь день.
Наконец Мефистофель спрыгнул со стены туда, где извивалась и каталась серая кошка, — но, увы, он промахнулся.
— Боже мой! — Г. искренне переживал. — Такой промах просто непростителен.
С., страдая, следила за мучениями нашей кошки и часто трагически и громко выражала свои сомнения, в одном ли сексе тут дело?
— Да вы только посмотрите, — говорила она, — это ведь мы. Мы именно такие.
— Да вовсе мы не такие, — возражал Г. — Во всем виноват Мефистофель. Его бы надо застрелить.
Причем немедленно, решили мы все; или хотя бы запереть, чтобы дать шанс молодому красавцу из соседнего дома.
Но красивого молодого кота тигровой окраски не было видно.
Мы всё сидели за вином, солнце вовсю сияло; наша принцесса танцевала, каталась, кидалась по дереву вверх и вниз, и при каждом удобном случае старый кот прихватывал ее снова и снова.
— Беда в том, — заметил Г., — что он слишком стар для нее.
— Боже мой, — не выдержала С., — пора уводить тебя домой. Потому что, если не уведу, клянусь, ты сам трахнешь эту кошку.
— Да я бы не возражал, — ответил Г., — такое совершенство, такое очаровательное создание. И такая сказочная принцесса растрачивает себя на старого кота, не могу этого видеть.
На следующий день вернулась зима: сад стал холодным и мокрым. И наша серая кошка тоже вернулась к своему образу жизни — капризам и надменности. А старый кот лежал на садовой стене под медленным английским дождем, по-прежнему победитель среди всех остальных соискателей, и выжидал.
Глава четвертая
Серая кошка легко переносила беременность. Она рысью мчалась в сад, снова и снова носилась вверх-вниз по дереву, а затем, припав к дереву, поворачивала головку с полузакрытыми глазами, готовая выслушать аплодисменты. Она перепрыгивала сразу три-четыре ступеньки. Она залезала, подтягиваясь на лапах, под диван. И поскольку уже поняла, что любой при первом взгляде на нее готов впасть в экстаз: «Ах, какая прекрасная кошка!» — к приходу гостей всегда оказывалась возле входной двери и сидела в соответствующей позе.