Действительно, очень интересно.
Я посадила серую кошку в перевозку и отнесла ее к ветеринару. До сих пор ее никогда не запирали, и бедняга стала жаловаться: оскорблено было ее достоинство и попрано чувство самоуважения. Я оставила кошку у ветеринара и вернулась за ней в тот же день, попозже.
Она лежала в перевозке; от нее пахло эфиром, она была вялая, сонная, ее тошнило. На одном боку было выбрито большое пятно, и обнаженную светло-серую кожу пересекал красный шрам длиной в пять сантиметров, аккуратно зашитый кетгутом. Бедняжка смотрела на меня огромными темными возмущенными глазами. Ее предали, и она это понимала. Ее предал друг, тот, кто ее кормил, защищал, с кем она разделяла постель. С ней сделали что-то ужасное. Я не могла вынести ее взгляда. Я отвезла кошку домой на такси, и она стонала всю дорогу — издавала безнадежный, беспомощный, испуганный звук. Дома я посадила ее в корзину и убрала подальше перевозку, чтобы не напоминать ей о ветеринаре и боли. Я укрыла киску одеялом, поставила корзину возле радиатора и села рядом. Нельзя было ее считать очень уж больной, да и осложнений после таких операций почти не бывает. Просто бедняжка перенесла сильное потрясение. И безболезненно оправиться от такого жизненного опыта не может, по-моему, ни одно живое существо.
Два дня киска неподвижно пролежала в корзине. Потом с трудом воспользовалась кошачьей коробкой. Выпила немного молока и ползком вернулась, снова улеглась.
В конце недели на безобразном пятне, изуродованном швом, выросла щетина. Вскоре мне надо было снова нести ее к ветеринару, чтобы снять шов. Это путешествие далось мне труднее, чем первое, потому что теперь бедная кошка знала, что поездка в машине означает боль и страх.
Она кричала и бушевала в перевозке. Таксист, всегда готовый помочь, на некоторое время остановил машину, дал мне возможность попытаться успокоить кошку, но потом мы решили, что уж лучше покончить с этим сразу. Я ждала, пока снимали швы. Затем с трудом затолкала кошку обратно в перевозку и снова отнесла ее в то же такси. От страха она обмочилась и жалобно плакала.
Таксист оказался любителем кошек. Он удивлялся: почему бы этим врачам не изобрести противозачаточные таблетки для кошек? Неправильно, сказал он, что мы лишаем кошек их истинной природы ради собственного удобства.
Когда я вошла в дом и открыла перевозку, серая кошка, ожив наконец, выскочила из дома и взлетела на стену сада, проходящую под деревом. Глаза у нее снова были большими и испуганными. Ночью она пришла поесть. И спала не на моей кровати, а на диване. Она не разрешала до себя дотрагиваться еще много дней.
В течение месяца после операции ее очертания изменились. Не постепенно, но вдруг, сразу, она лишилась своего изящества, природной грации; и вообще все в ней стало грубее. Кожа вокруг глаз едва уловимо обвисла, сморщилась; изменилась форма мордочки — она стала шире. И сразу она стала пухлой кошкой, хоть и по-прежнему симпатичной.
Если же говорить об изменениях характера, ну, их можно отчасти объяснить, вероятно, другими ударами судьбы, обрушившимися на бедняжку в то же время: она лишилась своего друга — молодого кота, потеряла котят, и вдобавок в доме появилась черная кошка.
Так или иначе, но характер нашей кошки, несомненно, изменился. Ее самоуверенности был нанесен серьезный удар. В доме больше не было красотки-деспота. Ушло все: безусловное обаяние, душераздирающие приемы кокетства — изящные движения головкой и глазками. Она, конечно, вернулась к прежним трюкам: каталась на спине взад-вперед, чтобы ею восхищались, затаскивала себя, сгибая лапы, под диван, — но долгое время все это делалось с оглядкой. Кошка не была уверена, что ее трюки понравятся. Она долгое время вообще ни в чем не была уверена. Так что она стала настойчивой. В ее характере появилась жесткая нотка. Она вспыльчиво защищала свои права. Наша киска стала злой. Ее требовалось развлекать. Ее раздражали прежние поклонники, коты на стене. Короче говоря, она превратилась в типичную старую деву. Просто ужас, что мы делаем с нашими кошками. Но, очевидно, у нас нет выхода. Маленькая черная кошечка по ряду печальных причин не обрела своего дома и стала членом нашей семьи. Для гармоничного сочетания лучше бы она была котом. Но в существующих обстоятельствах две кошки встретились врагами; они часами, припав к земле, следили друг за другом.
Половина бока серой кошки еще была щетинистой после обработки бритвой, она отказывалась спать на моей постели, ела только после долгих уговоров, была несчастной и неуверенной в себе, за исключением одного твердого убеждения: черная кошка не должна занять ее место.