Скорее всего, и черная кошка, после того как мы неизбежно отнесем ее к доктору, станет воспринимать котят, как серая, бедное бесполое существо, — как будто не знает, что это такое. И ей память тоже ничего не подскажет о котятах. Но пока она их растит, все ее ночи и дни, все ее инстинкты поглощены только ими, и при необходимости она примет за детей любую смерть.
В Африке, много лет назад, у нас была кошка. Не помню, почему она одичала. Видимо, произошла какая-то ужасная трагедия, не замеченная людьми. Может, кто-то проявил чрезмерное высокомерие, которое кошачья гордость не смогла стерпеть. Эта старая кошка ушла из дома и пропадала месяцами. Красотой она не отличалась: была старой растрепой в пятнах и полосках черных, белых, серых и рыжих. Однажды она вернулась и уселась на краю полянки, на которой стоял наш дом, глядела на дом, на людей, на дверь, на других кошек, на цыплят — на семью, куда ей не было ходу. Потом уползла назад, в буш. И назавтра появилась снова. Стоял безмятежный, залитый солнцем вечер. Цыплят как раз загоняли на ночь в курятники. Мы решили, что кошка пришла за цыпленком, и шуганули ее. Она прижалась к траве и растворилась в ней, но следующим же вечером снова была тут. Моя мать подошла к краю буша, позвала ее. Но кошка держалась настороженно и не подошла. Она была на последней стадии беременности: этот большой исхудалый зверь с обвисшей кожей с трудом волок тяжелую глыбу своего тела. Бедняга была голодна. Год выдался засушливым, от долгой засухи трава завяла и пригнулась к земле, высохшие кусты стали жесткими; насколько видно глазу, повсюду торчали остовы деревьев, сухие стебли травы; и на ветках трепетали крошечные листики, больше похожие на тень листьев. Кусты превратились в сучья; и стволы, и ветви деревьев буквально просвечивали сквозь скудные остатки засохшей листвы. Степь была голой. И холм, на котором стоял наш дом, такой высокий, в сезон дождей покрытый пышной растительностью, мягкой и густой, теперь стал пустынным. Сквозь жесткую бахрому сучьев и ветвей проглядывали его очертания: невысокий подъем, ведущий к высокому гребню, а за ним резкий обрыв в долину. Птицы и грызуны, вероятно, удалились в более зеленые края. А кошка недостаточно одичала, чтобы пойти следом за ними, уйти с этого места, которое все еще считала своим домом. Или была слишком изнурена голодом и беременностью и не могла пуститься в путь.
Мы отнесли ей молока, она его выпила, но держалась осторожно, каждая ее мышца была напряжена, она была готова убежать в любую минуту. Пришли и другие домашние коты — посмотреть на беглянку. Выпив все молоко, она убежала в свое укрытие. Каждый вечер она приходила к дому, чтобы подкормиться. Один из нас удерживал остальных злопамятных кошек, а другой приносил ей молоко и еду. Мы ее охраняли, пока не наестся. Но кошка нервничала: каждый глоток хватала так, будто крадет его; время от времени отходила от тарелки, потом возвращалась. Убегала, не доев, и не позволяла себя гладить.
Однажды вечером мы проследовали за ней на приличном расстоянии. Она исчезла где-то на середине спуска с холма. Когда-то эту территорию старатели перекопали вдоль и поперек, тут было полно канав и шахт — искали золото, и какие-то канавы обвалились, потому что землю сильно размыло дождями. Стволы шахт были заброшены, возможно, в них застоялась дождевая вода глубиной фута в два. Сверху на входные отверстия шахт мы набросали старые ветки, чтобы скот не проваливался. Видимо, в одной из этих ям и нашла убежище старая кошка. Мы ее звали, но она не вышла, так что мы бросили эту затею.
Сезон дождей начался сильной, эффектной бурей, дул сильный ветер, молнии блистали, гром гремел, дождь лил потоками. Первая буря сезона могла тянуться днями, неделями. Но в тот год бури не прекращались недели две. Выросла новая трава. Кусты, деревья обросли свежей листвой. Было жарко, влажно, зелень обильно росла повсюду. Старая пару раз подходила к дому, потом исчезла. Мы решили, что она снова ловит мышей. И вот как-то ночью, когда буря была очень сильной, залаяли наши собаки, и плач кошки послышался прямо возле дома. Мы вышли, подняли штормовые фонари среди мечущихся ветвей, волнующейся травы, под серым проливным дождем. Собаки забились под веранду и облаивали старую кошку, которая скорчилась под дождем, глаза ее отсвечивали зеленым в свете фонарей. Она уже явно окотилась. От бедняги остался один скелет. Мы вынесли ей молока и отогнали собак, но кошке было нужно не это. Она сидела под проливным дождем и плакала. Ей нужна была помощь. Мы закутались в дождевики поверх ночных пижам и пошлепали за ней сквозь мглу бури. Гремел гром, молнии высвечивали пелену дождя. На краю буша мы остановились и стали вглядываться вперед — дальше находилась местность, перерытая старыми траншеями, полная старых шахт. Опасно было нырять в заросли. Но кошка вела нас вперед, она плакала, требовала. Мы осторожно шли, держа штормовые фонари, через высокую, по пояс, траву и кусты, под частый стук дождя. Потом кошка исчезла, только слышался ее плач откуда-то снизу, из-под ног. Прямо перед нами была нагромождена куча старых ветвей. Значит, мы оказались на краю шахты. Кошка была где-то внизу, в шахте. Ну, мы не собирались посреди ночи растаскивать это нагромождение скользких ветвей над осыпающейся шахтой. Мы посветили фонарями в промежутки между ветвями, и нам показалось, что мы видим кошку, и она шевелилась, но мы не были уверены. Так что мы вернулись домой, бросив на произвол судьбы бедных животных, и в теплой освещенной комнате напились какао, дрожа, пока не высохли и не согрелись.