Сейчас два загнанных льва напоминали этих блестящих чешуйчатых созданий: такие же доступные для пристальных взглядов. Охотники, преследовавшие верхом нас всю первую половину дня, успели охватить нас с обеих сторон и оглядываясь, я видела их тёмные силуэты на фоне сумрачно серого неба.
Меня убивало чувство вины: во всём была виновата я и только я. Серра ни разу не упомянул об этом, но мне не требовались резкие слова сестры для понимания этой нехитрой истины. Поэтому милосердное молчание брата вынуждало страдать ещё больше.
Люди устроили засаду в том селении, где я обучала их детёнышей основам живописи и танца. Никто из нас ни разу не питался в проклятой деревушке, а Серра так и вовсе не пересекал границ посёлка. Сестра моя десяток дней назад ушла в свободную охоту, небрежно упомянув о защите, которую большой лев способен предоставить чокнутой кошечке.
Как выяснилось, она заблуждалась.
— Если мы доберёмся до реки, уйдём вниз по течению, — сказала я, не замедляя бега, — там — скалы и острые камни, их звери не смогут нас преследовать. А сами они — слишком медлительные, для погони.
— Впереди — засада, — коротко бросил лев и начал замедлять бег, — очень много ловчих. Похоже, они смогли просчитать наш маршрут. Моя ошибка.
— Не говори так! — я схватила его за руку, — это — я! Я, во всём виновата…
— В чём? — он остановился и тяжело вздохнул, — в том, что эти животные настолько сильно нас ненавидят? В их неспособности различать мрак и свет, добро и зло? Добро…Ты сама всё видела.
Да, видела.
Этим утром я, как обычно, пришла на площадку с солнечными часами, на окраине деревушки. Обычно зверята радостным визгом приветствовали меня и бежали навстречу, размахивая деревяшками и угольками, зажатыми в грязных лапках. Взрослые опасались приближаться к месту наших занятий, и я могла, без помех, показывать, как правильно соблюдать пропорции, определять перспективу и наносить тени. Ближе к полудню, прогнав мальчиков, я преподавала грязнулям в мешкообразных платьях основы хореографии.
Мне очень нравилось, когда полтора десятка резвых сорванцов висли на мне, точно плоды на деревьях. Эти радостные вопли и бесконечный поток просьб и вопросов…
В то утро меня встретила тишина. И полтора десятка мёртвых маленьких тел, выложенных в ряд. Все — задушены.
Я оторопела и в замешательстве замерла, глядя на убитых детей.
Зачем?
За что?
Если бы не Серра, меня бы убили там же. Лев, с рёвом, вырвался из-за ближайшего сарая, который местные, почему-то, именовали домом и вбил в чёрную дощатую стену истошно вопящего охотника. В тот же миг, воздух разорвали истошные возгласы множества глоток и десятки вооружённых треспами ловчих, набросились на нас.
И не отставали до сих пор.
— Дай мне свой тресп, — спокойно сказал Серра, пристально глядя мне в глаза.
— Зачем? — я отступила на пару шагов, ощущая некий подвох в его просьбе.
— Рейя, — он приблизился и поцеловал меня, — ты — моя любимая кошка и когда я вижу тебя, моё сердце наполняется светом. Поэтому я хочу, чтобы ты осталась жива.
Только теперь до меня дошло, к чему он клонит и это привело меня в ужас. Жить без Серра? Нет! Лучше умереть вместе с ним. Я замотала головой и лев ещё раз поцеловал меня.
— Мы не можем уйти и бросить Зеббу здесь. Кроме того, я слишком давно питался и у меня просто не достанет сил, открыть переход. Придётся принять бой. Рейя, я живу очень давно и понимаю — это сражение не выиграть. Останемся вдвоём — умрём оба.
— Пусть так! Я не боюсь!
— Я боюсь. Боюсь, за тебя. Хочу, чтобы ты жила. Живи и расскажи сестре, как погиб я.
— Нет, нет!
— Дай мне обещание, что ты останешься жить! Во имя нашей любви.
Я разрыдалась: Серра и сестра — вот и вся моя жизнь. Другой не было, да я и не желала ничего иного. Мне всегда виделась целая вечность впереди и вдруг она резко оборвалась. Мой любимый лев должен был умереть, а я не могла уйти следом. Что может быть хуже?
Тогда я ещё не знала.
Серра крепко обнял меня, ещё раз поцеловал и осторожно вынул из поясных ножен мой тресп — скорее красивую игрушку, нежели оружие. Я стряхнула набежавшие слёзы и отчаянно обернулась: через гряду холмов перевалили тёмные силуэты всадников и устремились к нам. Кольцо преследователей сжималось. И всё меньше оставалось отпущенного нам времени.