Ночной гость даже не улыбнулся. Он неторопливо отодвинул ширму, открывая полную панораму зала. О чудо, я вновь видела раненого Серра и ощущала его тёплый взгляд. Здравствуй, брат! Возможно, мы ещё будем жить.
Человек, по-прежнему безмолвствуя, поставил около клетки маленький табурет и присел, лицом ко мне. Я продолжала наблюдать за его действиями, не зная, как поступить дальше. Стоит ему подать сигнал, и охранники мигом обезоружат меня, истыкав треспами, с ног до головы.
— Почему?
Этот вопрос словно сломал тот стержень, который удерживал меня на ногах, и я медленно опустилась на дощатый пол клетки. Честно говоря, я просто не поняла, о чём он меня спросил и видимо, человек это тоже сообразил.
— Почему ты, всё-таки, решила остаться в живых? — он яростно потёр лоб, словно его мучила сильная головная боль, — не подумай, будто я желаю тебе смерти…
— Странно, — вдруг вырвалось у меня, — обычно, такие, как ты, желают нам только смерти.
Ох и странные у него были глаза. Полные…Чего? Затаённой боли? Растерянности?
— Больше ста дней без пищи. Боль, терзающая тебя, воистину непереносима. Смерть должна казаться желанным, но недостижимым подарком. И вот, я вижу, как другая львица передаёт тебе тресп…
Ужас обуял меня. Моя сестра? Неужели её схватили или убили? О, нет…Я виновата! Зачем я задерживала её!
— Моя сестра?..
И вновь то странное выражение серых глаз.
— Не волнуйся. Только я сумел заметить её. Она очень хорошо замаскировалась. Прости, просто я очень давно охочусь на вас.
— И ты?..
— И я никому ничего не сказал. Твоя сестра спокойно покинула башню. Думаю, она не пропадёт.
Вот теперь я была полностью сбита с толку. Охотник заметил свободную львицу и позволил ей спокойно уйти. Но волны радости захлёстывали меня с головой: моя сестра — жива и на свободе!
— Ты — странный, — сообщила я, — почему ты хотел устроить охоту на меня? Я слышала, как ты разговаривал с этим надутым бурдюком, начальником охраны.
Он криво ухмыльнулся.
— Хотел дать тебе шанс погибнуть в бою. Или — уйти. Я считаю отвратительной практикой содержать подобных тебе в клетках. Это, как признание: да, мы ничтожнее вас, но попытаемся низвести до своего уровня. В этом нет ни капли чести.
— Да брось ты, большинство людей и не мыслят такими категориями. Им просто доставляет удовольствие мучить нас, — сначала он пожал плечами, а потом нерешительно кивнул, — жаль, тебе не разрешили устроить охоту на меня. Но это поправимо, — слегка помешкав, я достала тресп из-за спины и протянула оружие человеку, сидящему у клетки. Смерть в бою почётна — так всегда говорил мой брат, Серра. Сестра моя соглашалась с ним, а я…Жаль, не могу обнять Зеббу и сказать, как она была права. Права, во всём, — держи. Сейчас я брошусь на прутья, и ты сможешь меня убить. Скажешь — случайно увидел оружие и сумел его отнять, лишь прикончив злобную тварь.
Он даже руку не протянул. Я, наконец, сообразила, что вижу в этих стальных глазах — пустоту. Пустота и печаль — ничего более. Пожалуй, человек с такими глазами мог желать смерти побольше моего. Но почему? Этот охотник интриговал меня тем больше, чем дольше мы с ним общались.
Я положила клинок на пол, между нами и убрала волосы за спину, позволив охотнику оценить моё тело. Обычно самцы человека мгновенно возбуждались, увидев меня обнажённой. Да и Серра считал меня очень красивой львицей, пусть и необычайно маленького роста. Зебба соглашалась с ним и смеясь, добавляла, будто она путает меня с моими настольными статуэтками.
— Я читал отчёт о твоей поимке, — охотник своим хрипловатым голосом нарушил затянувшееся молчание. Ни единым жестом или взглядом он не показал, что оценил мою красоту. Хм, нахал! Меня это весьма задело. Ладно вонючая скотина, охраняющая меня: другие сплетничали о его давней импотенции. Но этот то был довольно привлекательным, как для человека, да и обычного зловония, почти не испускал, — ты почти не сопротивлялась и даже никого не ранила. Очень странно.
— Отчёт был подробным? — я приподняла одну бровь.
— Да. Я знаю всё. И как тебя, без нужды, утыкали треспами и…Про всё остальное, тоже. Мстили за твою сестру, сумевшую улизнуть и убить десятерых преследователей. А в особенности, за вашего вожака. Он дался дорогой кровью: три десятка убитых и ещё больше, искалеченных.
— Брат мой был сильным львом, — с уважением сказала я и посмотрела на своё полотно, — но он никогда не охотился, ради охоты. Всегда — ради утоления голода. Хотя, да — для вас же каждый убитый львом человек — страшная трагедия. Нет, не подумай, я не иронизирую. Мы такие, какие есть и вы, для нас — всего лишь пища.