Хотя хозяева и сокрушались над этими аристократическими чудачествами, они все же были рады видеть «Королевскую Аналостанку» более удовлетворенной и доступной. Через одну-две недели ей стали предоставлять немного больше свободы. Ее охраняли от малейшей неприятности. Собаки научились уважать ее. Ни один человек, ни один мальчик в околотке не помыслил бы швырнуть камнем в знаменитую кошку с аттестатом. Пищи ей давали вдоволь, и все же она не была счастлива. Ей смутно хотелось многого, она сама едва знала чего. Она обладала всем возможным, — но ей хотелось чего-то другого. У ней было много еды и питья, но у молока вовсе не тот вкус, когда можно пойти и лакать сколько угодно из блюдечка; надо выкрасть его из жестяной кубышки, когда подвело живот от голода и жажды, не то в нем не будет смака.
Правда, за домом был двор, не только за домом, но и вокруг него — большой двор, да только он весь был опоганен и отравлен розами. Сами лошади и собаки пахли не так, как следует; вся страна была сплошной отталкивающей пустыней безжизненных противных садов и лугов, без единого жилья и печной трубы на виду. Все это было ей ненавистно. Во всей ужасной усадьбе был только один благоуханный кустик, и тот скрывался в заброшенном углу. Кошка с удовольствием пощипывала его листочки и валялась на нем; это была светлая точка в усадьбе, но единственная, ибо с самого приезда она не видела тухлой рыбьей головы, ни настоящего мусорного ящика, и, вообще говоря, это было самое непривлекательное, некрасивое место из когда-либо виданных ею. Она, несомненно, удрала бы в самый первый вечер, если бы была на воле. Но воля пришла лишь после многих недель, а пока некоторое сродство с кухаркой создало задерживающую связь. Все же после целого лета недовольства произошел ряд событий, заново ожививший трущобные инстинкты тоскующей узницы.
В деревенскую усадьбу привезли большой тюк товара из порта. Содержимое его не представляет для нас интереса, но дело в том, что он весь пропитался острейшими и пленительнейшими ароматами порта и трущоб. Струны памяти, несомненно, помещаются в обонянии, и прошлое кошки возникло перед нею с опасной властью. На следующий день кухарка «ушла» вследствие возникшего по поводу этого самого свертка недоразумения. Ее уход разрезал связывающие кошку с домом нити, а в тот же вечер младший сын хозяйки, скверный маленький американец, задумал привязать жестянку к хвосту аристократки, — движимый, надо полагать, каким-нибудь доброжелательным намерением. Но кошка ответила на эту вольность движением лапки, вооружившейся для этого случая пятью большими, как бы рыболовными, крючками. Вой оскорбленного мальчика взорвал мать. Кошка каким-то чудом увернулась от запущенной в нее с чисто-женской ловкостью книжки и бросилась бежать, разумеется, наверх: крыса, когда ее гонят, бежит вниз, собака — прямо, кошка — вверх. Она притаилась на чердаке, укрылась от преследований и дождалась ночи. Тогда, проскользнув вниз по лестнице, она обошла все двери, одну за другой, пока не нашла одну отпертой, и погрузилась в черную августовскую ночь. Черная, как смола, для человеческих глаз, для нее ночь была только серой, и беглянка прокралась между отвратительными кустами и клумбами, щипнула на прощание единственное привлекательное растение в саду и отважно пустилась в путь.
Как могла она найти дорогу, которой никогда не видала? В каждом животном живет чувство направления. Оно очень слабо у человека и сильно у лошади, но кошки обладают им в очень значительной степени. Оно влекло ее на запад, — не то чтобы ясно и определенно, но смутно, пока направление не определилось окончательно тем, что дорога оказалась удобной. Через час она уже сделала две мили и достигла реки Гудзон. Обоняние несколько раз подтверждало ей то, что она избрала правильный путь. Главным вожаком киски было чувство направления, но не кто иной, как ее нос, все время ободрял ее: «Да, теперь верно, — мы проезжали здесь прошлой весной».
Кошки могут очень быстро влезать на дерево или стену, но когда дело идет о долгом ровном беге, отсчитывающем одну милю за другой, тогда первенство остается не за кошачьей припрыжкой, а за собачьей рысью. Несмотря на ровную дорогу и прямой тракт, прошел еще целый час, прежде чем кошка прибавила две лишних мили к расстоянию, отделявшему ее от ада роз. Она устала и немножко охромела.