Пою Марь-Семеновну чаем с крекерами и узнаю все местные новости. Сильва вспрыгивает на подоконник и перебирается ко мне на колени. Ласкается, изображает обычную кошку. Новости интересуют ее даже больше, чем меня. Поэтому поддерживаю беседу, задаю полагающиеся вопросы.
– Ой, засиделась у вас, а дочка просила со внуком посидеть, – спохватывается Марь-Семеновна. – Беда у нас со внуком-то. Димке два с половиной года, а еще не говорит. Доктора говорят – последствия родовой травмы, нейротомографию делать надо. А как ее сделаешь, если очередь на полгода вперед. Они, паразиты, два дня для государства работают, а пять – коммерчески. На государственной-то машине…
В голове словно триггер сработал. Мне нужно изучать мозг, а Димке нужно сделать нейротомографию. И у меня есть с собой все необходимое. Нужно только шлем чуть-чуть перекроить.
– Марь-Семеновна, томографию и я вам могу сделать. Я ж как раз подрабатываю тем, что медикам аппаратуру налаживаю. Да на Сильве испытываю. Приносите завтра внука, сделаем все в лучшем виде. Но медики вам главного не сказали. Чтоб точный прогноз дать одного сеанса мало. Нужно недели две каждый день томографироваться. Тогда вроде фильма получится – сразу видно, как мозг развивается.
Еще минут десять обсуждаем детали, показываю на экране запись работы кошачьего мозга. Картинка в условных красно-сине-желтых тонах выглядит очень убедительно. Марь-Семеновна не знает, как меня благодарить. А Сильва начинает нервничать.
– Не беспокойся, – говорю я киске, как только за соседкой закрывается дверь. – Голос не потеряешь. Я тебе вместо шлема сделаю ошейник всего с четырьмя нейроиндукторами. Для снятия речевого сигнала вполне хватит. Сможешь все время в нем ходить.
Сильва моментально успокаивается.
До утра сижу, работаю. Сначала паяльником, потом иголкой и сапожным шилом. Примеряем ошейник, и начинается критиканство. Мол, толстый, тяжелый, сам попробуй такой носить… Хоть бы оценила, что с ходу, без отладки заработал. Эх, сам себя не похвалишь – никто не заметит. Поэтому хвалю себя сам, и даже угощаю стаканом крепкого кофе. Сильва ехидничает, что кофе стаканАми не пьют.
– Буржуи не пьют, – парирую я и приступаю к переделке шлема. Тут работа чисто портняжья. Нет, поторопился радоваться. Кое-где надо провода удлинить. Все равно – просто. Проводки, конечно, тонюсенькие, работа как у часового мастера. Но это работа для рук, не для головы.
В седьмом часу гашу мощную, двухсотваттную лампу с рефлектором, выдергиваю из розетки вилку трансформатора на 36 вольт для паяльника, сдвигаю Сильву на край постели… Как разделся и лег, уже не помню.
Утром (если два часа – это утро) проверяю шлем. На себе. Долго-долго колдую с параметрами программы. Кошачьи мозги, оказывается, отличаются от человеческих сильнее, чем я думал. Это уже за пределами автоподстройки программы. Наконец, все готово. До прихода соседки остается чуть меньше часа. Приделываю к ручке громкости колонок хвостик-стрелку. Теперь Сильва может сама убрать звук, чтоб не ляпнуть что-то при гостях. Сильва опять критиканствует. Предлагает мне купить плэер и переделать его в маленькую радиостанцию.
– Зачем? – искренне удивляюсь я.
– Чтоб не спрашивали, почему у тебя вечно наушники в ушах. Или хочешь, чтоб я с тобой по сотовому общалась.
– Разумно, но лень возиться, – сообщаю я ей. – Давай, отложим.
– Давай позавтракаем, – вносит она встречное предложение.
– Давай, – вяло соглашаюсь я. – Но готовишь ты.
Сильва ехидно улыбается и сигает за окно. Через секунду возвращается с мышкой в зубах.
– Специально для тебя берегла. Молоденькая, вкусненькая!
– Спасибо, родная. Но она такая маленькая, а я такой большой… – вяло отбиваюсь я.
– Вчера крысу видела. Сейчас поймаю. Есть будешь?
– Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь. Твоя взяла.
Сильва довольно жмурится. Пока готовлю обед на двоих, Сильва излагает идею мышиных ферм. Идея мне откровенно не нравится. Хотя индейцы у Фенимора Купера крыс ели… Нет, все равно не нравится.
Ровно в шесть приходит Марья Семеновна с внучком Димкой. Я начинаю жалеть, что взялся за это дело. Внучок – явный дебил. Весь в папу-алкоголика. Про папу мы наслышаны. Наградил жену ребенком-дауном, пропил половину мебели и был с позором изгнан. Ладно, это не мои заботы. Надеваю шлем, и пока завязываю тесемочки под подбородком, Димка пускает слюни мне на руки.
– Ой, какой у нас чепчик! А смотри, какая киска, – воркует Марь-Семеновна, пока я запускаю комп и подстраиваю программу. Потом добросовестно, в течении десяти минут записываю 3-D картинку. От скуки читаю лекцию по строению человеческого мозга. Марь-Семеновна слушает и подтирает Димке слюни.
Когда она уходит, нарезаю из записи два десятка трехмерных слайдов и компоную из них нечто вроде мультфильма. Даже после такой обрезки мой мультик совершеннее того, что дает сегодня аппаратура медиков. Но это хорошо. Пусть видят, что у кого-то есть более совершенная аппаратура. Больше уважения к пациенту будет.
На ночь сбрасываю на ноутбук тексты Фенимора Купера и Карла Мая. Сильва хочет знать, кто такие индейцы, которые крыс ели.
У Сильвы проблемы. Коты чуют в ней нечто чуждое и разбегаются. Сильва в трансе. Я тоже ничего не понимаю. Но факт налицо. Не убегает один только Персик. Но он несовершеннолетний. Тинэйджер. Трехнедельным был отнят у матери и вырос среди людей. Теперь он – последняя надежда Сильвы. Моя киска приваживает его к нашему дому и гладит по головке. Лапкой. А потом еще спрашивает, чем ее поведение отличается от поведения обычных кошек. Персик принял ее за маму. Какой уж тут секс. Только следующим летом…
А я опять не сдержался. На третьем сеансе после обычной записи включил свою программу прокачки мозга. Марь-Семеновну усадил пить чай, и пока мы пили… К концу сеанса Димка впал в полусонное состояние. Голова склонилась на плечо, изо рта – слюни, из носа – сопли, мутный взгляд никуда. "Притомился, задремал", – решила Марь-Семеновна. Было видно, как ей стыдно за внука. А я припомнил, что после первых сеансов Сильва выглядела не лучше.
На следующий день Марь-Семеновна привела Соню, Димкину маму. Опять был чай, демонстрация красивых картинок, лекция по строению мозга, про функции коры, подкорки, таламуса и гипоталамуса. (Не задеть бы стимулирующей волной гипоталамус.) Потом мне была прочитана лекция про радикулит и народные методы борьбы с оным. А Димка балдел, проходя второй сеанс стимуляции мозга. Так и пошло. Я разыскал сидюк с диснеевскими мультфильмами, спустил вниз со второго этажа кушетку и устроил маленький кинозал. Пока гости смотрели мультфильмы, пили чай, одаривали меня вареньем и пряниками, Димка получал сеанс стимуляции мозга.
Ночами я сидел, изучал записи. Выделил около сорока нервных центров, сравнивал, анализировал, рылся в литературе и ничего не понимал, если честно. Опознал десяток центров. Зрение, слух, обоняние – то, что можно было синхронизировать с внешними событиями. Была еще проблема. Мозг – сложнейшая машина. При повреждении какого-то участка соседние берут на себя его функции. Зря я начал изучение с мозга идиота. Кстати, про родовую травму – это выдумки. Нету ее следов. Во всем виноват лишь папа-алкоголик. Но не буду нарушать легенду.
На седьмой день Димка перестал пускать слюни. Активность коры и подкорки значительно возросли. Я испугался и прекратил сеансы стимуляции. Только наблюдение. Но процесс пошел. Активность коры продолжала возрастать.
Через две недели Соня сказала мне, что сына не узнать. Появилась координация движений, эмоции, интерес к окружающему. Сеансы произвели на него просто волшебное действие.
– Да бросьте, при чем тут сеансы? Просто настал момент такой. Копилось-копилось и как нарыв прорвался. Вы слышали про переход количества в качество? – нес околесицу я, усаживая ее перед экраном компьютера. – Ньютон в детстве тоже отставал в развитии. Был хилым и болезненным. Вот смотрите, это первый день, это – пятый, тут девятый, четырнадцатый. Видите разницу?