Миха опять в суде, как же его задрали!
Сегодня баня. В бане работает мент – дурачок. Он живёт тут же на нашем корпусе, на втором этаже, в двухместной камере. Носит на левом мизинце зачем-то кольцо женское. И постоянно говорит всякую фигню про «воровское» и «отрицалово». Ненавижу ВСЁ.
Дурак, короче.
От нечего делать болтаюсь по хате туда – сюда. Отполировал зубы. Миха научил. Теперь красивый.
22.12.10.
Сутки провалялся под азалептином. Хорошая таблетка, сильная. Выпросил у Сварщика, потому что вообще не мог заснуть.
Башка варит, чувствую себя спокойно. Тоска на месте. На улице – прекрасная зима.
(Человек, типа – мыслящий тростник. Блез Паскаль).
А вот в какой тюрьме человеку жить? На свободе одна тюрьма, здесь другая, такое же мудозвонство и беззаконие. В дурдоме ещё хуже. Если здесь существуют хоть какие-то иллюзорные права, то в дурдоме и их нет. В дурдоме ты вообще не человек. (только пока опыт с 13-м отделением первой областной г. Владимира. Алконавт Евгений Владимирович Павлов, потом Ганнушкина, Потешная, д. 3). И пиши ты хоть в Гаагский трибунал свои жалобы – дальше мусорного ведра дело не пойдёт.
(Что сейчас, говорят, совсем не так, но я-то древнее вспоминаю. Вы меня простите.).
В лучшем случае, тебе ничего не назначат. В худшем – начнут колоть и продлят ещё на полгода.
(Как опять же ГОВОРЯТ, сам я не имею опыт принуд. лечения меня от меня.).
В дурдомах я бывал не раз. И всё чаяниями своего Папы, он, собственно, и создал из меня дурака, он и прицепил ко мне этот хвост бесправия и пустоты. Быть дураком, среди вас, нормальных, люди – это невыносимо грустно и отвратительно. Вы не считаете меня полноценным, на любое моё страдание – у вас отмазка. У него обострение, давайте, ловите его, херачьте его «Галочкой», а то он наших деток покушает. ЛОВИТЕ его и колите, привязывайте к шконарям под широкий, не пускайте его. А то он нас…
Долбанный социум. Быть дураком невыносимо грустно.
Первый мой поход в мир печали был приурочен к священной обязанности отсидки в армии. В военкомате я орал, что человек рождён свободным и, что никакая сволочь не вправе без его желания забирать человека куда-либо. Случится война – пойду воевать, а так не хочу. Мне некогда заниматься хернёй, впереди звёздная карьера.
Тётка-психиатр написала бумажку и меня повезли в дурдом. Там поместили в палату и оставили в покое. Я тогда ещё с удивлением рассматривал «психов». А через две недели случилась со мной какая-то комиссия врачей, на которой они что-то спрашивали, почти как в Бутырке. Был мужик с усами и в очках и была тётка, похожая на помойное ведро, в очках. Был чувак в бороде, который писал, в очках, спрашивали хуйню – я отвечал хуйню. Потом отпустили, через неделю выкинули с дурки, дав на прощание модитен-депо долгоиграющий. На этом всё.
Второй раз папа. Папа довёл меня своими рыбалками и тем, что я ничего не делаю для созидания хозяйства, слово за слово – в рожу. Потом менты, врачи, дурка. Недолго, недели три. Помню, в тот раз я укусил мента, который меня вёл.
Потом был третий и четвёртый разы, и, наверное, даже пятый. Закончилось тем, что я просто перестал приезжать к родителям.
Года три меня у них вообще не было. Потом, в 2006-м, в ноябре, я приехал, выпили с папой, и понеслось.
Новый год я встречал в 13-м отделении больницы № 1. На улице Фрунзе (сейчас какая-то Нижегородская). Пробыл там 45 дней.
В Москве тоже были заезды в Ганнушкина, но это в основном для того, чтобы снять алкогольные психозы и коксовые отходняки. Мура эти заезды.
А вот этот заезд будет, чувствую, надолго. Принудительное лечение меня от меня. Одно страдание на другое и третьим принудительно лечить.
23.12.10.
Вестей нет. Ничего нет. Тепло. Я у окна и батареи. Мне непонятно внутри, я как тот чувак, который проебал свою смерть.
А умереть я должен был 4-го августа, то есть я живу сейчас в том будущем, которого не должно было быть. Что же, посмотрим, что дальше.
О Насте не думать невозможно, а думать страшно. Безвестие – самая страшная пытка души. Смерть проще. Смерть – это фигак и всё. И умер.
И попёр (дальше бредятина). За какие-то горы, туда, куда я уже лазил разок, смотрел там что-то и в чувственном представлении даже осталась какая-то память, но доверять ей нельзя.
Меня оттуда выпиздили, это я помню. И я вернулся обратно, изгнанный из ада и рая, а может быть даже ни туда ни туда не допущенный.
И с тех пор я такой.
А дело было: я, как всё вокруг, умер. Я был мелкий и тупой, совсем пиздюк, год там был мне с чем-то, в таком возрасте мозги чуваков совсем не фурычат, а вот чувственная память остаётся.