474 курят бамбук, туда опять заехал долбоёб Леший, пишет мне всякую херню, которая сводится к одному: «братцы, дайте циклодол». У Лешего есть сигареты, пачки две «Тройки». Их там 8 рыл, 6 курят, один некурящий, и ещё один чурбан, заехал с Пензенского централа. Я всё на КД знаю.
В голове глум и гонки. Когда меня увезут, бляха-муха?
Спать лёг в двенадцать наверное, сначала до пол восьмого дорога была, потом ждал завтрака, потом проверки. Менты приходят в девять, а я один. Смеются. Говорят, что вот какой я страшный преступник, от меня все сбежали. Потом опер дёргает, Рубен Георгиевич. Капитан УФСИН и такой-то матери. Говорит, что в 456 таджика вчера подрезали, не знаю ли я кто. Я говорю, что в 456 сидят два скинхеда, один негр, хохол, Салют, который идиот и таджик. И кто из них таджика режет не понятно. Но если вы и дальше будете сажать скинов с неграми и таджиками, то ничего хорошего от такой хаты и не ждите.
Рубен отвечает, что это политика свыше, он не сажает, он может только корректировать сидящих. Я говорю ему, что он врёт. Как так, опер на корпусе и не сам распределяет народ? Он говорит, что это распоряжение Телёнка. (Хозяина)
Всё равно врёт, думаю я. Да и нечего тут думать. Кто подрезал…
Да заточкой поцарапали немного этого таджика за то, что он скотина и крыса, вот и всё, а кто поцарапал – да это он наверное сам поцарапался, он же таджик.
Таджик, соглашается Рубен. Он и сам чурбан.
У тебя, продолжает, полоса в личном деле, да не одна, ты у нас склонен к побегу и к организации сопротивления, ещё к неподчинению и ещё к чему-то. Короче, хер, говорит, с этим таджиком, тебя повезут, когда – на конвой не выёбывайся, всё чтоб тихо-ровно, а то могут хорошо побить. Они не любят полосатых. Если в зону заедешь транзитную, то там не блатуй перед ментами, ты тут общак разгоняешь ночами, сидишь со смотрящим и всё такое, по делу идёшь чуть не как блатной. Смотри, в зоне могут таких навешать, до дурдома не доедешь. Сейчас ведётся негласная война со всякого рода «положенцами», «смотрящими» и прочей блатотой. В зонах многих вообще дела обстоят просто: не хочешь работать, отказываешься подписать бумагу, что отходишь от своих «понятий» и прочего отрицалова – подводят к тебе петуха и говорят, подписывай или петух тебя целует. И тогда сам отправляешься в петушатник, ты, бывший смотрящий или блатной. А в Пакино, во Владимирской области ещё проще. Стоит пидорас с надроченным, и если ты выёбываешься – тебя просто отъебут. И тогда будешь вообще сидеть рабочим пидорасом, ты, бывший блатной и положенец. Так вот. Смотри не выёбывайся там. Просто говори, что делов не знал, дурак, в дурдом еду.
– Когда еду?
– Не знаю. Документы твои в спецчасти.
– А куда еду? Во Владимир?
– Не знаю. Но чем дальше от Москвы, тем для тебя лучше. В жопе какой-нибудь уйдёшь из дурки за три копейки. Это здесь взятки сам знаешь какие. Трубу отремонтировали?
– Нет. Аккумулятор не работает. И не заряжается. И ток не проходит.
– Ничем помочь не могу, всё равно прячьте лучше, а то шмон-бригада найдёт – мне сам знаешь что.
– Что вам, вам ничего, и, Рубен Георгиевич, можно вопрос?
– Давай.
– Вот оно вам всё надо?
Миха приехал с сигаретами пол двенадцатого ночи. Поднял 32 блока. Он крут! Миха усталый и грустный. Видел, говорит, своих присяжных, лохи страшные. Видно, что запуганные. Да ещё и ВаськИ. Точно въебут двадцать.
Я говорю, не бойся, Миха, не дадут. Дадут не больше того, что дадут, но 20 точно не дадут. Я чувствую, говорю, что 15 максимум.
– Если мне дадут 15, я буду до потолка прыгать от счастья.
– Ты идиот.
15.01.11.
У нас был чердак, когда мы были маленькие. Чердак и черёмуха. Черёмуху можно было рвать прямо с крыши, сидеть и обжираться ей, смотреть на солнце, облака и мечтать.
Кирюша Бортников мечтал украсть много салидола в колхозе, а я мечтал уехать далеко, где никого нет.
Кирюша жрал черёмуху и был чистый. Я жрал черёмуху и был с ног до головы чёрный. Хорошо, что бабка далеко, она с дедом в разводе, но нормально общаются, хоть и живут отдельно. Бабка живёт в посёлке, в квартире, а дед в доме. У деда поэтому и сарай есть и чердак над сараем. На чердак бабка вешает замок, перед каждым летом, потому что летом привозят меня. На машине, со всем моим барахлом и кучей пластилина. Предки сдают меня и уезжают, и орут друг на друга теперь в своём одиночестве. Они всегда орут.