Кстати, в Москве, да и во Владимире они сидят совершенно безо всякой этой телевизионно-журналистской хуеты, которую показывают бляди нтвэшные в своих рейтинговых программах, чешущих очко свинодомохозяек и манагеров. То есть никаких «Ласточек» и табличек около камеры типа «Людоед» нет. И водят их не раком, а обычно ведут, и не ротой ОМОНа, а обыкновенным одним или двумя Продольными. И никаких рейтингов. В Москве они вообще не сидят, в Бутырке содержатся или до этапа (но в основном в Матросской Тишине торчат), или те, кого выдернули с зон или других тюрем для каких-нибудь действий по делюге. Содержатся нормально и безо всякой телехуйни.
Во Владимире, на первом корпусе, двери такие, что можно с ноги выбить и на нашем продоле (дурпродоле) сидят двое пыжиков и ходят гулять в соответствии с режимом. И никакой этой хуйни, которую показывают сраные журналисты.
В Столыпине нашем тоже везли одного такого, так его выводили в сортир с одним ментом! Какие там ужасы, нормально всё.
Один чел рассказывал, что сидел в Соликамске, в тюрьме, которую так любят журналисты, она очень рейтинговая, любят у нас попивая пивко смотреть на чужое страдание, почти мусульманский рай, интересно же бля, между продажей макарон и отсосами за повышения зарплаты посмотреть, что кто-то живёт вообще как хуй знает кто, кто-то такой страшный…
Так вот, говорил чел следующее: эти блядоты журналисты, платят хозяину и ходят там по этой тюрьме бухие и ляпают таблички «людоед» и прочую всякую ересь, а мусора на камеру выводят особиков, ну иногда пыжиков, иногда по восемь дублей за съёмку, потому что тут угол не такой, оператор напился и всё такое прочее. А люди ещё больше страдают. Клоунады эти, говорит, всех там порядком заебали, и этих журналистов мечтают просто уебать.
А хозяин звездит и кормится. Вот и всё. Журикам рейтинг, этой бляди бабло. Шоу сделать из всего. Чтобы жир в телах смотрящих эти постановки, откладывался и не бунтовал. И чтобы голосовать ходили за оккупантов ещё счастливее и радостнее, чтоб благодать валила.
Типа вот какой добрый царь Вова Путин и сынъ Его Медвед и Его преосвященное Кормиличество Метроподлит Пидрилл. Ёбаные оккупанты. Ручка кончилась на них.
Крытники прислали мне ручку. Теперь буду гнать до утра свою пургу. Вот на этом же продоле при Сталине сидела хренова гора политических и насмерть заключённых сюда по приговору троек и четвёрок, по страшным приговорам тогдашнего страшного суда.
Если на Владимирскую тюрьму №2 повесить мемориальные таблички – то не будет виден красный кирпич, из которого тюрьма сляпана.
А теперь ещё я здесь. Смешно. И, правда, очень смешно. Я и Василий Сталин (который сидел по-моему уже после смерти основного Сталина), или я и Даниил Андреев, который написал свою чудо-шизятину «Роза Мира» именно здесь, на первом корпусе в этих полуподвальных хатах.
Сидел здесь фельдмаршал Паулюс, который 6-ю армию под Сталинградом угробил, комендант Берлина Гельмут Вейдлинг, фельдмаршал, командующий группы армий «Центр» Фердинанд Шёрнер, начальник личной охраны Гитлера Ганс Раттенхубер. А уж известных «Наших» всех не перечислишь. Никакой ручки не хватит.
(А то тут заныли: Вова Путин и Сынъ Его не дают им свободы. Смешные люди человеки. А ещё этот Гидроподлит, Педрилл. Тот тоже свободы не даёт. Век… )
И, что интересно, интерьер хат с того времени изменился мало. Только газеты на стенах посвежее, да в некоторых хатах унитазы вместо «дальняка», а в остальном всё, как было при Сталине.
Когда я мог представить себе, что окажусь здесь?
Но сейчас, слава богу, не 37-й год, а я не политический, а вообще дурак, и если повезёт, то в следующем году буду на свободе. Дуракам, говорят, везёт. Правда не всегда, но уж если везёт – то это на всю жизнь.
Мне постоянно снится Настя. И кошка ко мне приходит ещё. Я открываю ей фрамугу и вместе с кошатиной в камеру врывается мороз, наполняя мир воздухом. Я через час прокуриваю этот воздух и выпускаю гулять кошку. Кошатина серая, глаза глупые и ест исключительно баланду. Давал ей консервы – не жрёт. Я смотрю ей в глаза, она в мои смотрит, вот и общаемся.
Я назвал её Баланда.
Когда я был маленький, я очень любил гладить кошек и бить бутылки. Иногда отправлялся в экспедиции по поиску кошек и бутылок. Всех кошек я знал лично, так же, как и котов. И знал места вероятного появления пустых бутылок. Алконавты и люди меня ненавидели за то, что я бил бутылки. Первые не могли их в разбитом виде сдать и обменять на полные, вторые не любили битое стекло. Хоть я и старался разбивать эту тару в местах, где никто не ходит. В разрушенной котельной, например. Я там разворотил всё, что можно и нельзя, только чугунные печи не поддавались моему Сталинграду. В котельной мы любили играть в войну. На войне были мы и они. Мы – хорошие, они – плохие. Или наоборот. Иногда вместо Них выступали виртуальные враги. Виртуального врага мы представляли чётко, он был обязательно фашист. И если у кого из наших не было игрушечного оружия, то просто брали палку и стреляли из неё.