— Да?
Он посмотрел на меня пылающими глазами.
— У меня были другие планы на тебя, Кошмарик. И все еще есть.
— Скажи, какие, — процедила я. — Ты сделками и борьбой получил меня, брак со мной. Зачем? Что за главный план все затмевает?
— Хотел бы я мочь тебе сказать, — он посмотрел мне в глаза. — Ты нашла тайник сестры? Нашла то, чего она хочет?
— Она хочет моей смерти, чтобы править Двором Смертных.
— Да. А чего ты хочешь?
— Я хочу остановить ее, не дать ей забрать дома и жизни моего народа, — сказала я.
Он смерил меня мрачным взглядом.
— Если ты узнала, чего она хочет, то ты знаешь, что есть лишь один способ добиться этого. Тебе нужно победить ее так, как она пытается победить тебя.
— Скуврель? — я перебила его.
Он склонил голову, слушая.
— Они украли тебя ребенком и сделали фейри. Это означает, что ты тоже утонул в реке крови?
Его морок замерцал на миг, открывая его истинную природу. Хищные глаза смотрели в мои, мрачное выражение было на искаженном лице. Я охнула.
Он замотал головой, лицо замерцало от скрытого гнева, и там было нечто, похожее на страх.
Его ладонь дрожала так сильно, что мне пришлось сосредоточиться на сохранении равновесия, клетка шаталась. Я отвела взгляд от его лица, поняла, что мы попали в деревню — миновали груду трупов. Солдаты, которые пришли сюда с сэром Экельмейером.
Мое сердце билось в горле.
— Не пытайся меня отвлечь, — сказал он сквозь зубы, его морок вернулся. — Важная часть того, что смертные могут стать бессмертными в Пиру воронов — когда кровь течет в реках. Это их шанс Возвышения. И ты украла детей, которых обратили бы. Детей собирались годами, с трудом. Равновесие думает, что единственный способ вернуть равновесие — утопить тебя вместо них.
— А что ты думаешь? — выдохнула я.
Я искала взглядом людей, которых знала, в кучах на улицах. Там был старый мэр Алебрен с кухонным ножом в руке. Его голова была в шаге от тела.
Мои губы онемели от вида. Я не хотела смотреть на других павших. Я не хотела видеть. Я всех их подвела.
На улице раздался гневный рев — смертный голос. Я знала этот голос.
— Оставьте их! — Олэн. Это был Олэн.
Словно его предательств и не было. Мое сердце дрогнуло за него. Я хотела защитить его. Хотела спасти и его.
Скуврель смотрел на меня, прикрыв глаза.
— Твоя странная способность прощать оставляет во мне пустоту, Кошмарик. Что-то заставляет смертных страдать за тех, кто им вредит. Ты готова мучиться за того, кто не заслужил этого. В этом магия. Странная и чудесная тайна.
— Твое мнение? — процедила я.
— Я хочу этого от тебя. За это я боролся с мига, как ты заперла меня в клетке, — прошептал он, подняв клетку, чтобы я слышала его слова, видела, как его глаза открылись шире. Его губы подрагивали, пока он признавался мне. — Полное прощение. Быть распутанным.
Я сжала прутья.
— Как я могу тебе это дать? Я не бог. Я — просто смертная.
— Этой магией. Твоей магией прощения.
— Я не вижу, как, — прошептала я.
Он улыбнулся, но эта улыбка не была хитрой или злорадной. Она была полной боли и уязвимости.
— Я вижу. И я покажу, если мы переживем это. Но сейчас, дражайший Кошмарик, тебе нужно зарыться глубже, спастись, потому что моя воля скована. Я не могу тебя спасти.
Глава тридцать шестая
Когда мы добрались до площади, я не сдержалась, поискала взглядом родителей. Сэр Экельмейер нашел их? Я подняла и опустила повязку, проверила реальный и духовный миры, но не нашла их следов. Я надеялась, что они сбежали, и что сэр Экельмейер угрожал только мне. Но надежды было мало. Я хотела убедиться.
Площадь была занята, в основном, Сумеречным двором. В отличие от других фейри, они не были склонны пытать пленников, зато устроили базу в деревне. Я заметила Гадрота, ведущего команду големов, убирающих в деревне тела и обломки.
Равновесие стоял с одной стороны, заметный даже среди фейри с его обликом наполовину тьмы и наполовину света. Там была вереница пленников, связанных корнями — потому что цепи сожгли бы фейри. Они были соединены длинной веревкой. Олэн был в конце вереницы, неровная рана тянулась на его лице, в глазах было поражение. А мужчины, как я поняла, были его воинами. Мужчины и мальчики, с которыми я росла. Я поежилась от страха при виде них, побежденных, их дома были разграблены, их семьи или были убиты, или убежали в лес.