Через отрицание, раздражение, торг и депрессию люди, если повезёт, приходят к смирению. И тогда на них нисходит тишина и спокойствие, ибо тот, кто смирился с собственной смертью, светится изнутри, как если бы уже умер и вновь воскрес в каком-то духовно-психическом смысле.
Всякий раз, делая широкий шаг через пустыню, всякий раз, заметно улучшая своё "я", мы повторяем весь процесс по порядку : отрицание, торг, раздражённость, подавленность и смирение.
Это похоже на парадокс "Анонимных алкоголиков" : чтобы победить, необходимо сдаться, чтобы обрести себя, нужно потеряться, чтобы прожить добрую жизнь, нужно смириться со смертью.
Бояться смерти – нормально. Умирание – это дорога в неведомое, в великую тайну жизни, поэтому страх смерти – очень здоровое явление.
А нездоровое в этом – попытки игнорировать смерть.
Многие верующие лишены вкуса к борьбе с тайной смерти, вместо этого они предаются поверхностной, доставшейся в наследство, изрядно поношенной религии, которая хранит их в их невежестве, ибо религия – лишь идея в ряду прочих идей цивилизации, таких как, например, гамбургеры из "Макдональдс", и человек носится с ней, чтобы оградить себя от мирового зла, и идея сия есть иллюзия… ибо немощна. Потому что если зло пожелает, оно разыщет тебя и будет на твоём пороге скорее, чем успеешь промолвить "Изыди, Сатано!"
Всем нам нужна прямая связь с Богом, но её не достичь через слуг церкви. Её не достичь ни через родителей, ни через вождей и друзей. Борьба с тайной смерти – наша собственная борьба, ибо на жизненном пути существуют участки, которые можно преодолеть только в одиночестве. Духовная личность – это не слепой следователь церковным догмам, но исследователь космоса, потому что нет такого понятия как абсолютная вера.
Реальность, как и Бог, это всего лишь направление, указанное духовным компасом, это путь следования, но мы можем лишь приблизиться к этому пути, конец же его недосягаем. Духовное путешествие – это искание истины, но чтобы верней обрести истину, мы должны погрузиться в неизведанное, в тайну. И если нам когда-нибудь посчастливится найти достаточно частей, чтобы составить эту головоломку и обнаружить в ней хоть какой-то смысл, мы должны всё подвергнуть сомнению и всё оспорить.
*****
2-го февраля 1995-го года мой друг Фрэнк покончил жизнь самоубийством, и его друзьям из Калгари потребовался месяц, чтобы пролить свет на детали беды, потому что он обставил дело как Джон Доу*, неизвестная личность.
Последние 10 лет он постепенно скатывался под откос, хоть и не пил. Его потихоньку выжили с работы, и в 1985-ом году он ушёл из нефтяной компании, проработав в ней картографом 16 лет. Он намеревался немного побездельничать и пожить на пособие, прежде чем решить, что делать дальше. У него было много каких-то странных предложений, и одно время он даже держал собственное дело по стрижке газонов : после смерти Джойс, весной 87-го, я помогал ему.
Джойс и я – мы много общались с Фрэнком. Для нас он был членом семьи. Выезжая на пикник или собираясь в турпоход, мы звали его с собой, и он всегда шёл с нами : иногда с подружкой, чаще сам. Мне кажется, он тоже чувствовал в нас семью. Он провёл детство в мрачном баре лондонского Ист-Энда в полном соответствии с описанными Диккенсом ужасами, включая жестокости и сексуальные домогательства в тамошней католической школе : сегодня такие истории не редкость. В 18 лет он вырвался из этого круга с массой проблем – с сексуальными расстройствами в том числе (у нас у всех такие проблемы в той или иной мере) – и начал колесить по миру : несколько лет жил в Австралии, потом в Новой Зеландии и, наконец, в 1969-ом году осел в Канаде.
Смерть Джойс больно ударила по нему, потому что она было для него матерью – матерью, которой у него никогда не было. Тем же летом я уехал в городок Белла-Кулу, что в Британской Колумбии, после 12-ти лет нашей тесной дружбы, а дружба эта началась ещё в 1975-ом, когда мы вместе поселились в одном домике на двоих хозяев. Это я привёл его в АА, всячески поддерживал и давал денег. Мы много бывали вместе, но он всегда был очень замкнут и никогда ни с кем не говорил о своих детских травмах, которые ему выпало пережить в лапах святош. Стыд глубоко засел в его душе, а он всё скрытничал и не давал ему выхода, потому и не мог прийти к согласию со своей жизнью.
В Калгари у него была девушка, они время от времени встречались, но, в конце концов, она бросила его, хоть и осталась ему другом. Когда я перебрался в Белла-Кулу, а потом и в Вильямс-Лейк, мы часто перезванивались с Фрэнком по телефону.
После смерти Джойс, в это страшное скорбное время, он один был рядом со мной : таскал меня в китайский ресторанчик и старался развеселить. Тогда, в 1987-ом, мы ещё поднимались в горы, много ходили с рюкзаками и катались на велосипедах. Осенью 92-го он устроился по контракту внештатным картографом в Калгари, но по налогам задолжал государству 10 тысяч долларов, так что с финансами у него было туго. Он продал дом в Калгари и в 30-ти милях к югу от города, в местечке под названием Блэки, купил трейлер. В ту же осень он решил собрать вещички и уехать в Англию. Он продал трейлер, пристроил своих собак, раздал вещи и – блудный сын – улетел в Лондон с надеждой примириться, наконец, с семьёй, начать жить по-новому и, если повезёт, устроиться на работу. Перед отъездом он отдал мне свой рюкзак, палатку и спальный мешок. Он позвонил ещё один только раз – это был последний раз, когда я слышал голос Фрэнка…
Позвонила его подруга и сказала, что Фрэнка больше нет. Умер. Свёл счёты с жизнью. Он пробыл в Англии около полугода и весной 93-го, полностью подавленный, вернулся в Калгари. Семья не приняла его, не хотела слышать о нём, и работы он не нашёл ни в Лондоне, ни в его окрестностях. Наверняка он понял, что приезд на родину был ошибкой. Ещё до его отъезда я говорил ему, что, имея на руках канадский паспорт, он всегда сможет вернуться, несмотря на долги, потому что сейчас в долговую тюрьму не сажают.
По возвращении в Калгари денег у него оставалось совсем немного, в то же время подруга встретила другого человека и вышла за него замуж, и это добило его окончательно. Ему нечего было ловить в Англии, но и Калгари теперь его ничто не держало, и девчонка его дала ему от ворот поворот.
В поисках работы он бродил по улицам, стучался во все двери, только бы пережить этот чёртов кризис, но не нашёл ничего. Вскоре деньги кончились, и он стал жить на пособие – 350 долларов в месяц, перебрался в меблирашки Ист-Энда, от которых его воротило, и всё ближе подходил к пропасти.
Должно быть, ему было очень больно терять всё, что имел : сначала деньги, потом самоуважение; в конце концов, у него не осталось ни монет в кармане, ни жизни впереди.
Все его пожитки составляли чемодан да смена белья. Он сидел на пособии и искал работу, но ему отказывали везде, даже простую работу – разносить пиццу, например, – ему не удавалось получить. У него началась депрессия и с каждым днём становилась глубже и глубже. Он мужественно боролся два года, но в конечном итоге в его голове родилась мысль о самоубийстве : когда боль не утихает, такая мысль – восхитительна, знаю сам; скоро она превратилась в наваждение. Если жить становится невмоготу, у смерти всегда наготове вечный сон. Смерть – вот ответ, смерть – вот лекарство от боли и хронических неудач!
Видимо, он не вернулся к алкоголю, чтобы заглушить боль.