Они бегали вдоль колонны, их голоса раздавались здесь и там, – проверяли, все ли держат шаг в тридцать дюймов.
– ПОДБЕРИ НОГУ, ЗАСРАНЕЦ. УСТАЛ, ЧТО ЛИ?
Ступни горели, икры болели, жара высасывала силы. Я понял, что армия полна сержантами-садистами, которым доставляет удовольствие причинять боль и злоупотреблять служебным положением. Я устал быть солдатом. Хотелось сложить чемодан и отправиться домой.
Каждый час устраивался перекур. Можно было глотнуть из фляги, сделать пару затяжек, отлить и, если ещё оставалось время, кинуть усталые кости на землю.
Но звучала команда : 'ПОДЪЁМ! ПОДНИМАЙТЕ ЗАДНИЦЫ. ПОШЛИ, РЕБЯТА, ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ ЕЩЁ ВПЕРЕДИ. ШЕВЕЛИСЬ, ШЕВЕЛИСЬ!'
Неделю за неделей мы овладевали своей жестокой профессией, каждый день делая очередной шаг на пути превращения в высококлассных убийц, выносливых, дисциплинированных и умеющих выживать в джунглях.
Но перевоплощение из простых американских мальчиков в хладнокровных убийц не будет полным, если мы не закалимся, не докажем свою смелость перед лицом врага на поле брани, ибо есть уроки войны, которые не может преподать никакая подготовка, как бы реалистична и напряжённа она ни была.
В Тайгерлэнде армия, насколько могла, осуществляла такое превращение за девять недель без какого-либо настоящего опыта сражений.
Ландшафт стал 'местностью', и нас учили оценивать её тактические качества, включая выбор лучших путей подхода, местоположения укрытий и способов обеспечения скрытности, секторов обстрела и наиболее вероятных мест, в которых вьетконговцы могли устроить засаду, чтобы укокошить нас.
Мы взращивали в себе особые качества, без которых не может выжить воюющий в джунглях солдат : хитрость, агрессивность и беспощадность.
Мы пытались сделать свои нервы стальными, как у киллеров мафии, и научиться хитрости, как у международных аферистов-похитителей драгоценностей.
День за днём мы практиковались в устройстве засад. Часами шлёпали по гнусным южным болотам : инструктора толковали о полезности такой тренировки, потому как в джунглях нам предстояло жить по уши в чавкающей грязи.
Мы учились методично. Послаблений не было. Нам требовалась мотивация, и армия такую мотивацию обеспечивала.
Когда мы стонали, задыхались и пыхтели, бегая по холмам с винтовками наперевес, сержанты сравнивали эти хрипы со звуками боли – 'будто папашка загнал мамашке дурака под кожу'.
Они обещали, что если мы не сломаемся до отправки, то следующая наша попка будет молоденькой и жёлтой; что по приезде во Вьетнам у нас будет возможность оттрахать всех потаскушек, каких только можно себе представить.
Мы шагаем. Ползаем на брюхе. Передвигаемся на корточках. Проводим массу времени, отжимаясь в положении 'упор лёжа'. Сотни и тысячи раз прыгаем, приседаем, делаем выпады, потому что это хорошая тренировка. А нам нужна хорошая тренировка.
Мы жаждем бoльших физических нагрузок. Наши сердца крепнут вместе с нашими телами. Мы постигаем своё ремесло. Учимся обуздывать свой инстинкт убивать, ибо это поможет нам выжить.
Мы супер-жеребцы. Каждый лишил невинности тысячи тёлок, а если кто сомневается, мы ему отрежем яйца кухонным ножом и сожрём сырыми на завтрак. Мы становимся воинами и молим только о том, чтобы влиться в армию, так горячо любимую сержантами-инструкторами.
К слабым у нас только презрение. Мы достаточно бессердечны, чтобы без зазрения совести пнуть калеку и сбить с ног беременную женщину.
Нам говорят, что это честь – умереть ужасной смертью за свою страну в необъявленной войне за двенадцать тысяч миль от родины. И мы верим в это. Мы превращаемся в животных. Наши тела становятся поджарыми, а характер подлым…ибо сентиментальное сердце убивает, браток!
– СЛУШАЙ СЮДА, ПРИДУРКИ, – говорит сержант. – ВНИМАТЕЛЬНО ОТНОСИСЬ К ПОДГОТОВКЕ И ВЕРНЁШЬСЯ ИЗ НАМА ЖИВОЙ.
Враньё!
– НАМ НЕ ТАК УЖ ПЛОХ, ЕСЛИ ВЗЯТЬ СЕБЯ В РУКИ.
Опять враньё!
Нам говорят, что если в бою мы допустим ошибку, товарищи по оружию прикончат нас, потому что эта ошибка лишит их шанса вернуться домой живыми.
– А парень, которому осталось трубить месяц, не позволит какому-то сопляку отправить себя домой в алюминиевом ящике, – говорит сержант, который знает, что говорит, потому что служил там – в 173-ей воздушно-десантной бригаде.
Нам внушают, что среди нас нет писарей, поваров, механиков. Мы все до единого – каждый мудак в роте – солдаты, крепкие ноги, пехтура, и через какие-то несколько недель мы ступим на борт самолёта, отправляющегося в Нам, в провинцию Войны, в район Косогора, в город Греха, на аллею Смерти, в квартал Перестрелки, корaль Дьен Бьен Фу.
В лагере повышенной подготовки мы учимся обращаться с прибором ночного видения. Он имеет два фута в длину, по форме напоминает телескоп, окрашен в чёрный цвет и похож на штуки из фильма 'Звёздный поход'. Его устройство засекречено.
Он даёт возможность видеть в темноте и использует свет звёзд и луны для превращения ночи в день. Мы сможем разглядеть Чарли, если ночью в лесу ему вздумается подобраться к нам. У прибора мощная батарея, она усиливает звёздное мерцание и волшебным образом освещает наши страхи, привидений и прочие кошмарные тайны ночи.
Вечерами мы смеёмся и болтаем о доме за баночкой 'Фальстафа'. Некоторые говорят о Вьетнаме. Другие обсуждают гонки и автомобили. Мы медленно превращаемся в солдат : уже шутим с сержантами и заявляем, что тоже сильно ненавидим штатских и новичков.
В конце дня мы складываем снаряжение в казарме, наводим порядок и идём в увольнение – такой свободы не было в лагере начальной подготовки. Можно пойти в кино, в солдатский клуб, в библиотеку или в заведении под названием 'Каджун Клаб', где никто ничего не делает, а тупо сидит и жуёт закуску или пишет письмо домой. Из увольнения мы возвращаемся громкие и пьяные и орём друг другу команды, как сержанты-инструктора.
*****
Вот увлекательная история.
Один солдат из соседней роты во время полевых занятий на стрельбище сломал ногу. Капрал получает приказ посадить его в грузовик и отвезти в лазарет.
Но штабного хлыща мало волнует раненый и для начала он останавливается у солдатского клуба попить пивка и оставляет парня, который корчится и стонет от боли, в машине на долгие три часа.
Мимо проходит капитан, заглядывает в кабину и спрашивает солдата, чего это он так расшумелся.
– Я сломал ногу, сэр, а этот штабной ниггер заливает там с дружками, вместо того чтобы отвезти меня в госпиталь!
– Худо дело, рядовой, sin loi, прости, – говорит капитан, – позови кого-нибудь, обсуди это с капелланом, но я ничего не могу для тебя сделать.
– Сэр, сэр…- зовёт солдатик.
– Держись, рядовой. Терпи и заткнись!
Капитан хлопает дверцей и удаляется прочь. Настоящий ублюдок. Из таких вот получаются самые стойкие и полностью лишённые сострадания офицеры.
Новобранец счастлив. Три часа мучиться в душном грузовике с торчащей из ноги костью – хорошая подготовка для Нама.
*****
Мы пьём. Иногда слишком много. Каждый вечер. Мы говорим, что если нельзя жить счастливо, то, по крайней мере, можно жить трагично. Трагедия в том, что налакавшийся солдат не может вспомнить две трети своей жизни. А счастье в том, что две трети его жизни не стоит и вспоминать.
– Отсоси-ка у бравого джи-ая, – дразнит техасец дружка из того же штата 'одинокой звезды'. – Ну давай, Флинн, – достаёт он член, – время приёма пищи, курни моего большого дружка, пожа-а-алста.
И ржёт.
– Заткнись и вали спать, Новак, – ворчит Флинн. – Бог мой, как ты мне надоел!
Так по-дружески болтает казарма до отбоя.