— А вы пофантазируйте мой друг.
— Наверное, самостоятельная ампутация разумности интересна не только мирным колдунам в белых халатах, заботящихся о сумасшедших… но и очень практичным месье в военной форме. Эти месье сейчас активно переносят тяжесть основного военного удара со стальных танков на полях врагов в область мягкого разума все тех же врагов…
— Это становится интересным. И как же все Вами перечисленное происходит?
— Сначала неким подопечным, например философам, литераторам… одним словом, людям, обезображенным интеллектом, — я пригубил кальвадоса и продолжил, — платят деньги. Изучают их реакции и процедурные нюансы того, как человек сам лишает себя интеллекта. Изучив реакции можно разработать схему-теорию добровольного самолишения разума. Потом реализовать эту схему в массах. На данном этапе уже не надо платить деньги оперируемым, а благодаря имеющимся схемам — можно отделаться стеклянными бусами, а то и просто славными лозунгами: «Свобода! Равенство и Братство». И… вуаля… процедура извращения разума и лишения разумности самого себя запущена в локальной цивилизации врагов….
— А я подумал, — заявил, вдруг, тепло, улыбнувшись мсье Ришар, — что читатель, дочитавший эту книжку до конца, вот именно, так и лишил себя разума, раздумывая над написанной бессмысленностью. Причем не получив ни евроцента, ни стеклянных бус, ни даже лозунгов. Впрочем, у него остается экстаз самомнения, мол, какой глупый автор, и какой умный я, читатель… Ведь главное в ампутации человечности или разумности это добровольность, эгоцентризм, самовозвеличивание, а уж потом — последовательность и поэтапность… Суть схемы-теории, которую вы нафантазировали, вероятно заключается в тщательном наделении разумностью того, что по определению не может быть разумным… Придание смысла пустоте.
— А если он хитрый читатель и начнет читать с конца?
— О-ла-ла! Значит, он лишит себя даже удовольствия придумать роман, все также, не приобретя ни евроцента, ни бус, ни лозунгов. Он потеряет экстаз открытий, и самолюбование будет ему недоступно. Он лишится трепета превосходства над Гело Шеудженико.
— А если вот так? — я принял вид политического оратора и громовым голосом, ритмичным речитативом со все более возрастающей эмоциональностью продекламировал: «Никогда. Слышите?! Никогда! Не читайте книгу с конца!! Страшитесь последней страницы и не надейтесь на автора романа!!! Сами будьте автором, и тогда Ваша последняя страница продлится чуть больше минуты, но чуть меньше вечности, — тут мой голос упал почти до шепота, участников порохового заговора, — что, согласитесь, совсем не мало».
Мы немного помолчали.
— То есть, — уже нормальным тоном и, вальяжно развалившись в кресле, начал размышлять я, — если он, читатель, дочитал книгу, которую автор считает глупой бессмысленностью, значит он, читатель, сам придумал текст и сделал себе приятное… Иначе, зачем читать и думать о Запятуноиде? Но тогда весь этот проект лишается смысла… тогда получается, что единственный способ лишиться разума это… его лишиться, путем придумывания новой разумности… Поясните мне, я, что-то запутался…
В ответ на это Ришар лишь приподнял рюмку с Кальвадосом в виде поощряющего жеста, сродного с отданием чести полупьяным сержантом на плацу перед разжалованным маршалом Петеном.
— Но потеря разума? — никак не мог угомониться я, — разве лишить себя разума и приобрести авторство это такой уж равноценный обмен? Или гипотетические военные к тому и стремятся, чтобы их враги пускали младенческие пузыри, фантазируя реальность, лишившись собственных мозгов, в то время как мозговитые благообразные месье прибирают планетку к своим рукам? Ведь мир фантазеров, мечтателей… безумных идиотов, каждый раз придумывающих реальность, а не живущих в ней, — это такой удобный материал для мирового господства… господства опытных Запятунологов, сохранивших свою человечность? Но если они все-таки человеки, то значит должна быть мораль, совесть, инстинкт добра и в таком случае они даже не начнут проект… Или уже начали… оставшись человеками, но без совести, вернее, с какой-то своей совестью…. С эрзац-заменителем совести «по вкусу идентичной натуральной»? А разве такое возможно?
— Но ведь Ваша повесть идентична натуральной?
После чего Ришар бледно улыбнулся и предложил выпить кальвадоса. В этот момент я особенно почувствовал вкус айвы в кальвадосе, а вот вкус утиной печени для меня с того дня перестал существовать как факт бытия, и я просто прекратил ее есть. Странно, не правда ли?