Коллеги жали мои руки, улыбались и смотрели тоскливыми завистливыми глазами мне в переносицу. Студенты мгновенно разнесли книгу на цитаты и организовали несколько фан-клубов, которые вступили в ожесточенную полемику по поводу изложенных мыслей и хода, так сказать, повествования. Несколько известных литераторов, которым я отправил отрывки книги, как мне стало достоверно известно, восприняли их агрессивно скандально: «Какой-то преподаватель, какой-то там философии и вдруг такой текст!». Мне грезилась нобелевская премия по литературе. Получив ответ из издательства, я чуть не схватил инсульт.
Основная идея ответа состояла в следующем: книга далека от норм литературного французского языка, автор продемонстрировал глубочайшее невежество в пунктуации и просто невежество в орфографии. Текст отправлен на доработку автору. Причем слово автор везде было взято в кавычки. Ну, не свинство ли! При этом редакция «Бордо» отметила вершины моего невежества на первых восьми страницах рукописи, найдя там три пунктуационные и две орфографические ошибки. А мои авторские находки были признаны стилистическими ошибками, коих насчитывалось, аж, три штуки.
Что делать. Я отдал рукопись профессиональному корректору и тот привел ее в порядок. Я, скрепя сердце, пошел на этот шаг, пожертвовав канону литературного французского языка, авторское видение знаков препинания, но так и не разрешил трогать стилистику. Старик корректор, который, вероятно правил тексты еще Огюсту Конту, только покачал головой и удвоил гонорар. Но и после того, как пунктуация и орфография стали образцово-показательными, «Бордо», придравшись к стилистике и «странному подбору шрифтов», отказало в печати. Спустя полгода последовательно шесть издательств отклонило мою рукопись по схожим причинам. Причем то, что не нравилось, или считалось ошибочным в одном издательстве, вполне проходило в другом, а ошибки, выправленные по рекомендации третьего издательства, считались «грубейшим нарушением правил пунктуации» в четвертом. Улыбки коллег становились все шире и насмешливей, а глаза все теплей и ласково сочувственней. Студенческие фан-клубы рассеялись как дым, а известные литераторы стали хранить глубочайшее молчание. По ночам мне стали сниться старики с крашеными волосами и непременно в антураже с утиной печёнкой и обязательно без айвы.
Конечно же, я не позвонил Луи Ришару. Ведь он позвонил мне сам.
— Это Луи Ришар… Вы убедились?
— В чем?
— В большой философичности знаков препинания?
— Нет.
— Вы хотите дополнительных подтверждений?
— Как вам это удалось?
— Никак. Не стоит придавать значение усилиям другого, в то время, как все лавры принадлежат только вам. Это вы добились.
— Чего?
— Гениальности.
— Бред.
— Шесть раз подряд? Помилуйте, это факт.
— Факт Чего?
— Высокого статуса Вашего дарования. Высокого статуса обладателя и собственника смысла, что неизбежно влечет падение статуса «грамотного человека».
— Это шутка?
— Это программный лозунг моего издательства и главный интерес нашего клуба.
— Какого клуба?
— Нашего.
— Я что один из его членов?
— Вне сомнения. Просто наши отношения еще не оформлены, как следует, но по факту они состоялись.
— И как же называется этот клуб?
— Клуб почетных запятуль.
— А я?
— А вы в самом начале пути. Вы любитель, аматор. Одним словом, запятенок. Впрочем, об этом потом. Вы согласны написать книгу на известный Вам сюжет?
— И проблемы с издательствами будут решены?
— Это ваше дело.
— А если я скомбинирую ваши требования с моим текстом книги?
— Я же сказал, это ваша книга, ваш сюжет, меня интересует философия, социология и антропология запятых.
— Даже если я не буду говорить о них прямо, а сделаю неизбежным героем каждой главы в качестве скрытых пружин смысла?
— Это ваше дело.
— Встречаемся у нотариуса по улице Рошан.
— Я знаю, где это. До встречи.
Первым результатом столь немыслимого контракта, стало историко-политическое введение с элементами социологии, философии и сравнительной антропологии, которое в насмешливой форме мне продиктовала Виктория, резюмируя итоги моей эпопеи с книгой.
Г
еометрические параметры ее величества "Запятой" разделили членов некогда тайного, а ныне общеобязательного для всех образованных граждан общества "Запятулек" на два противоборствующих лагеря. Одни на полном серьезе утверждали, что хвостик этого величайшего знака препинания должен соответствовать 1 мм, другие, с невероятным упорством, пытались удлинить его до 2 мм. Разногласие в столь важном вопросе практически сводило к нулю деятельность общества, в котором хвостик запятой стал краеугольным камнем.