К тому времени, когда Нэнси вернулась домой, Мардж уже не могла произнести ни слова. Она лежала на диване в гостиной и посапывала. Тонкая дорожка слюны из растянутого в пьяной улыбке рта сбегала на диванную подушку, собираясь в небольшую вязкую лужицу…
Для Нэнси это был сильный удар. Человек, на которого она могла рассчитывать, спал, напившись в стельку! Несколько секунд девушка молча смотрела на мать, а затем достала подушку и плед, устраивая Мардж поудобнее. Ею овладело отчаяние. Нэнси чувствовала себя, как подопытная мышь, мечущаяся по лабиринту в поисках выхода. И каждый раз кто-то опускает заслонку перед самым носом в тот момент, когда до выхода рукой подать. Все отворачивались от нее. Никто не хотел говорить правду. Одни потому, что не знали, другие — потому что боялись.
Самое ужасное было в том, что Нэнси понимала: кое-кто из тех, с кем ей пришлось разговаривать сегодня, знают все. Они могли бы рассказать о чем-то страшном, когда-то произошедшем в этом маленьком городе. Могли, но не хотели. И все были напуганы.
Впервые в жизни Нэнси увидела город через призму живущего в нем страха. Уродливый и жалкий. Скорчившийся, словно ждущая удара бездомная шавка. Сходящий понемногу с ума, покорившийся неизбежному, он вызывал у нее отвращение, словно изъеденный червями гнилой орех, — снаружи красивая скорлупа, а внутри серая пыль. Город знал об убийствах и дрожал перед ними. На Нэнси смотрели как на человека, разбудившего зло. Разрушившего пусть иллюзорный, обманчивый, но кажущийся спокойным мир. С плохо скрываемой ненавистью, щедро разбавленной страхом. Это касалось почти всех. Почти. Для тех же, кто НЕ ЗНАЛ, она становилась просто несчастной, сходящей с ума девочкой. Но таких было мало. В основном город помнил тот ужас, который ему довелось пережить. Два года, когда люди боялись выходить на улицу с наступлением темноты, два года, когда детей — даже днем — всюду сопровождали родители. Два года, наполненных предчувствием смерти, ледяным ожиданием и черной тоской. И когда все закончилось, город, по какому-то молчаливому согласию, похоронил свои воспоминания вместе с главным виновником этой длинной, наполненной безумием, трагедии. Но страх остался. Он лишь скорчился внутри людей, ожидая случая выползти наружу и расправить длинные серые щупальца.
Нэнси не могла помнить этого. Она была слишком мала тогда. А не помня — она не понимала. Девушка знала лишь одно: ее хотят убить. И никто, никто не хочет помочь ей.
День похорон был никаким. Серые низкие облака висели над почти пустым кладбищем. Ветер гнал старые листья и пыль по улицам. Все замерло в каком-то странном оцепенении.
Местный священник, молодой мужчина в длинной черной сутане, стоя в изголовье тяжелого, закрытого крышкой и укутанного цветами гроба, обращал к небу торжественную прочувствованную речь.
— Прах праху! Пусть Господь Бог спасет душу этого молодого человека.
У могилы, к немалому удивлению Нэнси, собралось довольно много народу. Пришли полицейские, свободные от дежурства, родители Глена, еще какие-то люди, которых она не знала. Слипающимися глазами Нэнси продолжала смотреть на священника. «Феномин» еще помогал ей справляться со сном, но истощенный мозг настойчиво требовал отдыха.
— Мы попросим милосердия Божьего по отношению к нему.
— НЭНСИИИИИИИИИииииии…………….
Девушка вздрогнула. У соседнего надгробья скорчилась страшная красно-зеленая фигура. Длинные лезвия сомкнулись.
КЛИНГ! КЛИНГКЛИНГКЛИНГ!
— Не судите, да не судимы будете!
— НЭНСИ! Я ПОИГРАЮ С ТОБОЙ В МЯЧИК!
И пусть душа Рода Лейна…
Истошный визг разорвал тишину кладбища. Священник умолк, удивленно глядя на кричащую уснувшую девушку. Несколько полицейских вцепились в нее, тормоша, стараясь разбудить.
Мардж с ужасом смотрела, как один из парней влепил дочери хлесткую пощечину, вырывая ее из лап кошмара.
Нэнси вскрикнула и проснулась. Дыхание было частым и прерывистым, взгляд, полный страха, метался, перескакивая с одного лица на другое. Постепенно девушка успокоилась, приходя в себя.
— Простите… — выдохнула она. — Мне лучше уйти.
Нэнси встала и, пошатываясь, побрела к кладбищенским воротам.
У нее осталось мало времени. Очень мало времени.
Мардж нашла девушку, сидящей на широких мраморных ступенях костела. То, что произошло на кладбище, только усугубило ее страх перед дочерью. Женщине пришлось перебороть в себе что-то, прежде чем она смогла, сделав спокойное лицо, подойти к этой сжавшейся фигурке.
— Возьми себя в руки, милая, — чуть дрожащим голосом произнесла Мардж.
У нее вдруг появилось безумное желание выпить. И не просто выпить, а снова набраться до беспамятства, погрузиться в спасительную темноту алкогольного забвения.
Мардж судорожно облизнула губы.
— Пойдем, дорогая, — сказано это было достаточно твердо, чтобы Нэнси почувствовала себя уверенней.
Девушка кивнула, поднимаясь на ноги, и они вместе направились к запаркованному у ворот темно-вишневому «вольво-ДЛ». Им оставалось пройти всего несколько метров, как от ограды отделился человек и шагнул навстречу.
— Привет, Мардж, — поздоровался Дональд. — Здравствуй, милая.
Он обеспокоенно посмотрел на дочь.
— Ты плохо выглядишь.
— Я почти не спала, — ответила она.
Дональд понимающе кивнул.
— Убийца все еще на свободе, — спокойно констатировала девушка.
Лейтенант изучающе рассматривал ее, словно видел в первый раз.
— Ты говорила, что кто-то другой убил Тину. — Нэнси кивнула. — И ты знаешь, кто это?
— Я не знаю его имени, но этот человек весь обожжен. Лицо, шея, руки. У него странная шляпа и очень грязные красный свитер. А еще ножи на пальцах, как огромные когти. Он — убийца детей. Больше я не знаю ничего.
Дональд смотрел, как дочь забралась в машину и уставилась в какую-то точку на приборном щитке.
Ничего нового. Все это содержалось в записках Крайсвела. А шляпу и тому подобные мелочи она могла придумать, хотя удивительно точно угадала. В любом случае, этот вариант ему ничего не дает. Человека, о котором говорит Нэнси, нет. Уже нет.
Он повернулся к затянутой в траур жене.
— Здравствуй, Дональд, — довольно резко сказала Мардж. — Как у тебя дела?
— Лучше не спрашивай. Третьи сутки на ногах. Эти убийства в конце концов доконают меня самого.
— Выглядишь ты неважно.
— Я знаю, — он быстро посмотрел на дочь через поднятое боковое стекло. — Знаешь, ты бы подержала ее дома несколько дней, пока она не придет в себя.
— У меня есть идея получше, — нервно дернула головой женщина. — Я покажу ее врачам.
Она, не попрощавшись, обошла «вольво» и села на водительское место. Машина заурчала и мягко покатилась по асфальтовой дорожке к выходу с кладбища.
Дональд продолжал стоять, засунув руки в карманы черных траурных брюк, глядя вслед широкому вишневому автомобилю.
На повороте «вольво» притормозил, и лейтенант увидел глаза Нэнси. Девушка, обернувшись, смотрела на него через заднее стекло пикапа.
На ее лице было написано отчаяние. Не сдерживаемое, самое настоящее отчаяние. Черное, как дождливая полночь.
Дональд вздохнул и сжал кулаки.
Да. Своим рассказом она очень точно попала в яблочко. Ему даже стало чуть-чуть не по себе. На месте Мардж он бы запретил дочери выходить из дома, пока убийца не будет пойман. Настоящий убийца.
Лейтенант взглянул на часы. Ровно в семь утра все полицейские силы города, кроме тех, кто был на ночном дежурстве, начали прочесывание города. Проверялись все, у кого на открытых участках тела были даже самые незначительные ожоги, порезы и царапины. Досматривались личные вещи. Искали грязный красный свитер. Обыскивались котельные, бойлерные. Всех людей, имеющих отношение к работе с углем, доставляли в участок, если появлялось малейшее сомнение в надежности их алиби, хотя бы на одну из двух ночей.