— Разве что отдай мне свою душу, — вдруг усмехнулся старик. — Тогда Ци в моем ослабшем теле и прибавится. И я ненамного душу твоей сестры у тела ее придержу. Может, ты успеешь найти и убить за то время дракона. Может, нет. Но больше не могу я предложить тебе ничего.
— Я хочу! — ступил к нему Ян Лин. — Я согласен!
— Так просто? — брови косматые приподнял старик.
— Да, я согласен! — он ударил себя в грудь. — Согласен!
— И ты даже не спросишь меня, кто я такой? — брови густые сдвинулись.
— Мне все равно! — Ян Лин снова опустился пред ним на колени. — Какое б имя ни дали вам родители или учитель, какого рода б вы ни были существом, однако вы будете моим спасителем! А больше мне не важно ничего!
— Дракона очень сложно поймать, дитя, — вдруг грустно усмехнулся старик. — Еще сложнее убить. Они живучие гады, эти драконы.
— Я согласен все равно! — вскричал Ян Лин.
— И тебе даже не важно, что будет с телом твоим без души?
— Если она будет жить, то все равно! — пылко сказал юноша.
— Кто ж ее защитит, если ты умрешь?
— Я найду! Я успею найти! Я же ее брат!
— Что ж… — старик вздохнул, руку сдвинул на камень другой, длиннее и уже. — Сюда ее положи.
Ян Лин исполнил, бережно ее от себя отвязав и пронеся.
Старик протянул к нему ладонь. Только что пустую, но вдруг на ней появился кинжал.
— Возьми! — потребовал неизвестный с глазами звериными.
И юноша послушно исполнил.
В руках старика появился свиток, он развернул потемневшие от времени узкие дощечки, связанные между собой. Указал на дощечку третью, потом — на седьмую. Ян Лин замер растерянно, смотря на вязь закругленных иероглифов. Он, чтоб понравиться отцу, выучил у евнуха две тысячи иероглифов, но среди этих, кроваво— красной краской начертанных, знакомого не было ни одного!
— Напиши их своей кровью из левой руки на рубашке над сердцем, — велел старик.
«Он странный. Но другой надежды у меня нет» — подумал несчастный старший брат и исполнил.
Даже не дрогнул, когда распорол себе указанную руку. Но все же поморщился, когда стал, царапая, чертить по груди и плечу обожженным. Но он не остановился ни ка мгновение.
«Ведь надежда же есть! — уговаривал себя сам. — Есть же надежда!»
А когда поднял глаза от кровавых письмен, то вздрогнул.
Там, где лежала его Ну О, теперь лежала глыба льда. Сквозь кривую гладкую поверхность голубого льда просвечивало ее лицо, глаза прикрытые, руки, лежащие у тела. Как будто спать прилегла.
— У тебя есть двадцать лет, чтобы принести мне сюда кровь дракона, — тихо сказал старик, внезапно согнувшийся и как будто больше осунувшийся.
Волосы поредели его. Часть безжизненными лентами лежала у его ног, на коленях его.
Да и у Ян Лина такое чувство появилось, словно что—то тянет его к земле. Словно его что—то держит.
— Как найдешь — приходи сюда и позови Хэ У. Если найдешь, — он устало улыбнулся.
— И имя теперь носи мое, — улыбка старика теперь уже превратилась в оскал. — Ты теперь вместо меня будешь охотиться на дракона.
— Но господин… если вы охотились за драконами и до меня… разве не станут они настороже, если услышат из уст моих ваше имя?
— Пусть слышат, — расхохотался старик. — Пусть!
Миг — и не стало вокруг ничего. И старик жуткий исчез и тело Ну О, вмерзшее в лед.
— Привиделось? — устало спросил Ян Лин у пустоты вокруг. — Я теперь… проснусь?
— У тебя есть всего лишь двадцать лет, — голос прошелестел за спиной.
Но когда обернулся, то не было никого. Заливал дальний край пещеры ровный свет взошедшего солнца…
***
Он резко на постели сел, одеяло смахнув. Смахнул слезы со щеки, пот со лба. Потянулся, разминаясь. Потер шею. Ладонь на миг остановилась, почувствовав обезображенную, неровную шею и плечо под тонкими, чуткими пальцами.
— Пора уже, — губы шевельнулись беззвучно.
Сказал сам себе.
Бесшумно передвигаясь по комнате, достал сверток из—под отходивших половиц. Быстро одежды накинул черные. Черный тяжелый плащ, с красной вышитой каймой по бокам. Спрятал под черным платком лицо. Сложил одежду и подушку на скудной постели, одеялом прикрыв, будто там кто—то лежит. Бесшумно снял и поставил у окна раму с бумагой рисовой. Без звука выпрыгнул наружу. Раму за одни ему известные рейки перехватив, потолще других — сам же и чинил — вставил снаружи уже в оконный проем.
Поднапрягся, мимо стражей троих, карауливших с факелами у дверей, проскользнул. Обернись в этот миг бы хоть кто — приметили бы его — но он слишком тихо шел. Словно и не человек вовсе, а ветер прошелестел у зарослей леса бамбукового, росшего у дома, обнесенного высокой и твердой стеной, стражниками окруженного.