— Дура! — прохрипел я.
Ох, я ж его внимание к ней привлек!
Но девушку в вымокшей от крови одежде заслонил переместившийся Ло Вэй.
Хэ У, ухмыльнувшись, поднял руку.
Земля разверзлась, поглощая тело брата и людей.
Я едва успел призвать реку, чтобы вымыть людей из разверзнувшейся пропасти.
Мой напарник кровью закашлялся. Затрещала ткань. Из спины у него выскочили, вырываясь, обломки позвоночника перерубленного. Ло Вэй от боли заорал, теряя контроль над магией противника.
Я не успел его заслонить. Не успел заслонить рухнувших в новую трещину людей. Тело умершего брата Вэй Мина. Ён Ниан уже истлел.
Это конец.
Брат, прости!
Небо заслонили обломки храма обрушившегося.
Я должен был теоретическую магию учить!
Небо закрыло обломками. Меня уже почти завалило.
Робкий звук. Непонятный. Незнакомый.
Камни застыли у моего виска. Мощная гора камней застыла надо мной.
Робко, горько зазвучали струны.
Когда весь мир рушился, кто—то играл… «Небесного лекаря»!
Камни застыли, так и не упав. Мир застыл.
Я б не мог прорваться сквозь их толщу, будучи человеком. Обернувшись, я метнулся вверх, отчаянно камни расталкивая.
Камни застыли в воздухе. Люди застыли — уже почти провалившиеся и только падающие с краю пропасти. Застыл, медленно меч опустив Ло Вэй, с грудью залитой кровью.
Застыл, напоровшись на невидимую преграду, отпрянул с шипением черный старый дракон.
Вокруг звучала музыка. Тихая музыка. Никогда я не слышал, чтоб «Небесный лекарь» звучал так горько.
Я растерянно обернулся.
У обломка лестницы — остались только срезанные три верхние ступени — у края пропасти, прислонившись к последнему обломку храма разрушенного, сидела Яо Чуан и… играла на гуцине!
Плача, она снова тронула струны, исторгая необычайно пронзительную, непривычную версию старинной мелодии. И вдруг… запела:
В небесных горах идет музыкант.
Спой лекарь, излечи мою душу!
С тех пор, как встречаю тебя,
Покой моего сердца нарушил!
Спой мне, любимый, красивую песню! Меня ждет сам Император Небес,
Но только с тобою сердце воскресло! Я только с тобою теряю покой.
Отчаянно рыча, рванулся черный дракон на преграду невидимую, завопил.
Взлетел над храмом опомнившийся Ло Вэй, меч поднимая, залитый кровью. Меч его охватило оранжево—желтым пламенем, на которое больно было даже смотреть.
Я, запоздало опомнившись, вскинул вверх освободившуюся руку.
Из разломов вымыло упавших людей поднявшейся водой.
Стал мне не мил дворец прекрасный:
Мечта хрустальная фей и дерзких людей.
Меня не манит уж более блеск ожерелий:
Они не так, как блеск твоих глаз, прекрасны.
Я растерянно оглянулся.
Девушка играла, забыв обо всем у развалин былого великого храма. Слезы стекали по ее щекам, но она их не стирала.
Яд твоих слов и твоих струн застрял в груди…
Яд твоих поцелуев в моих снах так прекрасен!
Молю тебя: не молчи! Не разбивай Мою растерянную душу, о музыкант!
— Прекрасный образец боевой музыки! — улыбнулся как—то по—доброму внезапно Ло Вэй.
— Боевой… — я запнулся. — Музыки?!
— Ты и правда тупой, — осклабился он.
И, зарычав, сквозь невидимую преграду пролетел, меч свой пылающий на старого дракона обрушил. Тот едва уклониться успел.
Мне обожгло руку.
Взгляд опустил.
Точно, этот мерзавец мне свой меч к руке примотал. Чтобы я не потерял эту заразу. О, как больно!!! Из лавы, что ли, соткал?!
А девушка все играла и пела, позабыв обо всем, свою странную песню:
О, зачем, я так мечтала тогда Войти в холодный и вечный дворец? Зачем мне убор жены Императора? Золотой феникс — это жалкий птенец.
Меня уносят на роскошных крыльях Переливы твоих мелодий.
Крадучась, я тенью иду за тобой. Боясь спугнуть твой робкий покой.
Спой мне, любимый! Забыться дай! Если занято сердце твое,
Ты просто меня убей!
Не отдай меня ему! Не отдай!
Яростно зарычали за моей спиной. Завопили отчаянно люди.
Я обернулся.
Ло Вэй ногой прижал к земле горло черного дракона. Но тот отчаянно мотал хвостом своего огромного, чешуйчатого тела, сшибая с ног каких—то людей.
Вот девушка—разносчица с рынка, заорав, налетела на обломок храма разрушенного. Повисла на нем. По стене заструилась кровавая струя с ее головы, по нежно—розовому шелку рукава. Ох, она напоролась даже внутренностями!
Хэ У снова хвостом метнул, в горстку сжавшихся людей — Ли У, зажмурившись, так и не сдвинулся, продолжая заслонять собою детей, и своих, и в одеждах чиновничьих детей — но хвост отлетел от почти прозрачной белой искрящейся сферы, заслонившей людей.