— Я его не боюсь, — улыбнулся невольно.
Но она все равно на колени кинулась, торопливо собирать осколки в подол. Когда я осторожно мимо проходил — шарахнулась в сторону — и вскрикнула. По юбке тускло—голубой поползло кровавое пятно.
Я подошел, на руки ее подхватил — осколки выпали по моим ногам — и вынес на дневной свет.
Дом, как и ожидал, совсем маленький. Двор небольшой. Куры, козы траву щиплют за скромным забором. Но опрятно на удивление.
— Отпустите, господин! — раненная взмолилась, отчаянно прикрывая кровавый подол. — Родители не то подумают! Соседи не то…
— А вам дело есть до меня?! — рявкнул я на старуху за забором, выглядывающую из—за другого, куда более дурно пахнущего дома.
Та торопливо отвернулась. К дому покосившемуся своему захромала. Я в сторону ступил. Вляпался в коровье дерьмо. Кажется, заметно напрягся, раз она сказала:
— Простите, господин! — и чуть тише добавила. — Отпустите, я травы вам принесу, сапоги протереть.
И пришлось отпустить.
А эта глупая не только нащипала большой ком травы — из—под носа у обидевшихся на ее прыть животин, но и сама присела, руками оттерла мои сапоги. Как когда—то во дворце… тьфу, да я сам, что ли, разучился?! Но не успел проворчать, придумать ничего — и спасателей дочь, и страшно меня взбесила — как она уже все закончила и убежала к ведру полоскать руки. Вздохнув, сам поднял ей тяжелое ведро, прежде чем дотянулась:
— Постой, я полью.
Так вроде согласилась.
В дом вошли вдвоем. Я впереди, она — робко жалась за мной.
— Я привела его, отец.
Седеющий уже мужчина, с палкой у ног, рукою меня пригласил к крохотному старому столу, из простого дерева. Смущенно потупилась хозяйка, взгляд опустив на скромные глиняные чаши и тарелки, на траву и овощи, корни и… и в центре стола по—императорски гордо возлежала сваренная курица. Почему—то это невольное сравнение с императором меня рассмешило. А они смутились от моей улыбки.
— Ну же, поухаживай за гостем, Ки Ю! — окрикнул хозяин.
— Простите меня, отец! — упала на колени та. — Простите меня, господин! — На коленях поползла к столу. Но, надо признать, что за кувшином с водой потянулась вполне грациозно. Чашу наполнила для меня.
— Чаю—то у нас… — отец вздохнул. — Признаться, чаю—то у нас нет. Господин.
— Мы прода… — начала было мать, но под строгим взором своего господина заткнулась.
Дочка продолжила накладывать мне лучшие куски мяса и пожирнее куски овощей, корней.
Я тем временем сел почти у стола, опустился на колени и поклонился хозяину маленького дома до земли.
— Благодарю вас за заботу обо мне, почтенный!
— Да что уж там? — смутился мужчина. — Просто по—человечески… — но улыбку прятал в усах довольную.
— А, кстати… — я снял с пояса кошель.
— Не стоит, — отрезал он.
— А вдруг? — жена его оживилась, глаза заблестели.
— Нет! — отрезал селянин.
Дочь, в тоске смотревшая на них, губу закусила. Но под гневным взором отца потупила очи. Продолжила еду накладывать. Отцу уже.
Я невозмутимо съел пару кусков мяса и полоску моркови. Простая еда, но чего только не случалось в жизни! Хозяин уже ел неторопливо. Давилась едою его жена. Ки Ю вообще на нас не смотрела, сжимая подол. Я видел: она сидела сбоку от меня.
Со стуком поставил на стол мою тарелку. Опустил руку с палочками. Серьезно спросил:
— Так что случилось с вашим сыном?
Мать сжалась ее. Отец напрягся. Ки Ю с надеждой, с мольбой подняла глаза.
— Зачем ты?.. — отец окрикнул на нее.
— Нет уж, скажите.
Что—то мне удалось вложить в этот короткий набор слов. Сгорбившись, хозяин поведал о своей беде.
Жили они скромно. Старшую дочь выдали второю женою за купца, но далеко. А потом скотина стала болеть. Был прошлый неурожайный год. Словом, хотели уже отдать кому—то Ки Ю, младшую дочь. Третья—то еще пару лет как ушла к праотцам. Но внешности Ки Ю была не самой особой, да и кто из нищих соседей хотел лишний рот в свой дом в голодный год? В общем, отец, сердце скрепя, думал отдать ее в бордель. Пусть уж хоть там поносит шелка, да хорошо поест. Ки Ю жутко плакала. Да брат, единственный сын, заупрямился. «Нет уж, — сказал, — не позволю вам осрамить мою дорогую сестру! Если вам так уж приспичило — продавайте меня».
Но как отдать единственного сына и наследника в рабы? Как лишиться престарелому отцу главного своего помощника? Но парень уперся. Парень настоял на своем. Ушел в город, в поисках лучшей работы. А в тот год как раз продали драконий храм под театр. To есть, под бордель. Вот сын и устроился туда охранником. Тамошний хозяин много обещал, но почти никто не хотел: боялись драконьего проклятия. А вот Лэй пошел.