-- Вот, вот... экое горе! И ведь только что хотели венчаться, -- по весне и свадьба! Я узнала вас. Вы тот господин, у которого Анюта работает. Пошли вам Бог здоровья! Она прямо к вам побежала. Крикнула -- "не могу"! и убежала. Пришёл Рыбаков, потом Гаврилов, весь в крови. Бьют, говорит, свои своих, -- Господи, грех какой! Вчерась был. Веселый такой! Заживем, говорит. Она чуяла, просила его: не иди! Так нет, нельзя, говорит, все идут... Ну и пошел. Вот! Господи! Анюта, милая, ты ляг, барин ничего. Ты одетая! Хоть бы заплакала!..
Санин сидел, не слыша её слов, ничего не видя вокруг. Он словно отупел, и что-то оторванное в душе его металось и не находило опоры.
А время шло. Гудели вокруг голоса, потом смолкли и сменились храпом, а потом опять зашумела жизнь, и пламя лампы побледнело и стало оранжевым, а лица старухи и Ани стали походить на лицо лежащего в покойницкой Григория.
Вдруг дверь в комнату тихо приотворилась, и в нее сперва просунулась круглая голова с коротко остриженными волосами, потом воротник с галунами и, наконец, фигура рослого, здорового солдата,
-- Маменька, здравствуйте! -- произнес он и остановился, в нерешимости увидев незнакомого господина и убитую горем сестру.
Но та как будто очнулась и в один миг выпрямилась и вскочила, словно от электрического удара.
Глаза её снова засверкали, но теперь злым, сухим блеском. Руки вытянулись, как стальные пружины, и она порывисто шагнула к брату, который испуганно отодвинулся к двери.
-- Ты? -- закричала Аня, -- ты здесь? Григорий убит, слышишь, убит! Тобой, Вами! Вон! Будь ты прок...
-- Анюта! -- закричала мать,
Санин встал. Солдат растерянно улыбался.
-- Не брат он мне! Вон, вон! Прокля...
И она упала на пол и забилась в судорожных рыданиях.
V.
Санин ездил в больницу, едва выпросил труп и уговорился с гробовщиком.
Разбитый, он вернулся домой и едва вошел в кабинет, как ему метнулись в глаза листы исписанной бумаги.
Его повесть, которой он жил последние дни. Повесть обманутой любви, решение хитрой проблемы отношения полов...
Он криво усмехнулся.
Поблекли краски, потухли образы. Как жалка и ничтожна вся эта повесть перед повестью жизни! И к чему она?
И не стыдно ли в эти дни писать жалкие, ничтожные вещи, с этими героями -- лилипутами, с этими похотями сытых людей? И к чему его дар, его перо и сила изобразительности?
Будь они прокляты!
Он нервно собрал исписанные листы и стал рвать их на мелкие клочья, а потом упал ничком на постель и замер.
Кругом было тихо.
Жизнь, казалось, умерла, а он чувствовал, что она здесь, в нем, но утрачена руководящая нить, и в душе его бьется и трепещет что-то оторванное, и не может найти себе опоры...
----------------------------------------------------
Первая публикация: журнал "Пробуждение", No 2, 1906 г.
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.