Среди тесного круга утопленница неустанно сновала по кафтану, точно в лютой скорби не находя успокоения. И все эти люди, недавно враждебные ей, с трепетным чувством жадно следили за ее глухой борьбой со смертью.
Вода ручьем полилась сквозь синие губы Татьяны.
Она простонала.
Радостное волнение охватило толпу.
-- Жива! Жива!
Вскоре Татьяна стояла на дрожащих ногах, дико озиралась, не приходя в себя...
Матушка поддерживала ее под руку с одной стороны, Перчиха с другой. Толпа тесным кольцом окружила ее и повела. Кто-то предложил надеть на девушку кафтан, и Николай тотчас протянул свой, кто-то накинул ей на спутавшиеся волосы шаль. Точно все вдруг стали ей родные, все, преследовавшие ее, презиравшие за проступок, загнавшие на илистое дно. Исчезли на момент все кошмарные путы, и тяжелые руки, завязавшие их, будто растаяли в воздухе.
Купол неба был чист.
Луна всплывала все выше по светлому небу, точно спасаясь от чудовищных рук, уже вновь тянувшихся к ней от горизонта.
Процессия медленно взбиралась на крутой берег.
Позади шли атаман и батюшка.
-- Ваш поступок по существу безнравственный! -- говорил о. Автоном. -- Это -- превышение власти! Это насилие над беззащитной девушкой! Как могли вы... как хватило у вас бессердечия... Не говоря уже о полной незаконности! Это произвол!
Он чувствовал искреннее негодование.
В этот момент он встретился со взглядом жены. Попадья удивленно обернулась к нему, точно недоумевая, и на миг в черных глазах ее, отражавших свет луны, блеснуло смутившее его пламя.
-- Обо всей этой истории, -- закончил он, -- мною будет доложено его преосвященству, владыке Амвросию, а также его превосходительству господину наказному атаману.
Он повернулся и пошел в другую сторону.
Атаман нагнал его.
-- Батюшка!
О. Автоном молча уходил.
-- О. Автоном!
Атаман пошел с ним рядом, заглядывая в лицо ему, говоря смиренно сдержанным голосом.
-- Не выдавайте-с!
-- Я не укрыватель!
-- Ведь мало ли что случается... во всяком быту-с. Семейное дело... промеж себя! Признаться, я... конечно! Ведь с этим народом как иначе! Ох, тяжелы эти наши обязанности... правителей-с! Ведь... по долгу службы!
-- Хороша служба -- девок срамить!..
-- Конечно... погорячился я!
-- Это объяснение и подавайте по начальству.
Батюшка с мрачным видом шагал по площади.
Атаман не отставал.
-- Ваше высокоблагословение! Усиленно прошу! До сих пор была у нас, можно сказать... дружба-с! Пригодимся еще друг другу... Пожалуйста, оставьте!
Батюшке приятно было, что атаман так унижался перед ним.
Он приостановился.
-- Я сказал и повторяю, -- строго заговорил он: -- такого возмутительного дела оставить не могу!
Атаман казался уничтоженным.
Он приложил обе руки к груди.
-- Ваше высокоблагословение! Что хотите? Луга в Заречьи? Мигните только! Вы, должно быть, гневаетесь на меня за что-нибудь? Простите! А что касается руги... Да Господи! Чай, свои люди... Выколотим! Это наша власть! Только скажите... А что касается дома... как дворец выбелим... штукатуркой!
Батюшка набрал полную грудь воздуха и взглянул на небо, где, как лохматые руки, тянулись к месяцу объятья туч.
Они еще долго стояли посреди площади, бросая черные тени. Некоторое время слышны были отдельные слова, разрываемые ветром: "Промеж себя"... "То-то смотрите"... "Наказный атаман"... "Касательно бани"...
Потом они разошлись.
У ворот батюшку догнала попадья.
-- Ну? Что?! -- запыхавшись, тяжело дыша, жадно спрашивала она мужа, впиваясь в лицо его черными глазами из-под платка.
Ему показалось, что он давно не видал у нее такого оживленного лица, блестящих глаз и этого особенного, страстно-ждущего выражения в них, точно от слов, которые он сейчас скажет, зависит все дальнейшее ее существование.
-- Что -- "что?" -- переспросил он ее ее же словом.
-- Как у вас... с атаманом-то? Ведь ты... не простил ему этой... подлости? Ну, конечно! Разве можно ее простить! Ну, что? Жаловаться будешь? Как поступишь?
О. Автоном отвел глаза и заметил, что тучи поднимались с полей, напоминая клочья пропитанной сажею ваты, будто вся грязь земная поползла на небо, залепляя синеву его безобразными комками. Хмуро посмотрев в глаза попадьи, в которых вспыхивал трепет радостного ожидания, он сказал, тихо и неохотно, берясь за кольцо калитки:
-- Нельзя! Он человек сильный... Помирились!
----------------------------------------------------
Первая публикация: журнал "Пробуждение" No 6-7, 1910 г.
Исходник здесь: